Глава тридцать первая.
Ветер… А ветер, я знаю, холоден.

And it's raining
And the stars are falling from the sky
And the wind
And the wind I know it's cold
I've been waiting
For the day I will surely die
And it's here
And it's here for I've been told
That I'll die before I'm old
And the wind I know it's cold...
(Emilie Autumn)*

Я сидела, откинувшись на спинку, и помешивала трубочкой фруктовый коктейль приятного зеленоватого оттенка.
Аустерлиц, как водится, заканчивался триумфом выскочки-стратега, который победил армию двух императоров. Именно поэтому мы сейчас сидели угрюмые, а Гаара уже вторую минуту не мог оторваться от губ Тен-Тен.
Я смотрела в окно, так как зрелище лобызающейся парочки было несколько отталкивающим. Рядом с Саске было сидеть в такую минуту крайне неудобно, да и мне кажется, что всем было бы в этот момент неудобно. За Саске тут уж не отвечаю; насколько неудобно было ему, не имею понятия. Но судя по тому, что он постукивал пальцами по столу вот уже минуту, его это как минимум нервировало.
Вот и доказали свою дружбу с Тен-Тен.
Первым не выдержал Саске.
- У меня такое ощущение, что первоначальная цель этого визита несколько испарилась из вашего разговора, - без обиняков, но мрачно заметил он. Я горько усмехнулась, и Тен-Тен наконец оторвалась от губ Гаары, недоуменно глядя на меня.
- Но разве что-то не так?
- А разве что-то так? – влез в теоретически мой ответ Учиха, отвлекая внимание на себя.
- Ну, честное слово!.. – ответил Собаку, перехватывая эстафету. Было странно наблюдать, насколько добродушно он смотрелся в этот момент. – Мы же не виноваты, что вы сидите здесь угрюмые и сами всем настроение портите!..
- Ах да, - прищурился Учиха. - Я же угрюмый и подозрительный тип, так ты меня характеризовал?
- А ты и есть! – снова вступила Тен-Тен. – Ты пользуешься тем, что Сакура – впечатлительная и наивная, и…
- Не я один пользуюсь, да, Тен-Тен? – Саске впервые обратился к моей подруге по имени. Прозвучало это, по меньшей мере, зловеще.
- Сакура! – в отчаянии заломила руки шатенка. – Хватит молчать!
Стоит сказать пару слов о том, что в этот момент испытывала я, как человек, который должен был самым первым вступать в агрессивные диалоги, и о котором как раз начали говорить так, словно его тут нет. Дело в том, что я и создала видимость того, что меня тут нет – как для себя, так и для окружающих с каждым новым едким словом. Сидела, смотрела в окно и рассуждала о происходящем как спортивный комментатор: какой выпад! Собаку Гаара открывает счет! Но Учиха Саске не отстает, мастерским маневром обводя сразу двух противников и… Гол! Один-один!
- Что? – обернулась я на подругу, которая сверлила меня выжидательным взглядом. – А, прости, я промолчу.
Собаку с мгновение продумывал следующий выпад, который на этот раз предназначался мне – игроку, который пассивно стоял на краю поля, задрав голову к небу.
- Кстати, - начал он. – Сакура, во-он там какие-то парни уже с минуту пялятся на наш столик. Тен им не достанется, так хоть ты порадуешь. Помаши им ручкой, - он приветливо улыбнулся, и меня чуть не передернуло.
- Ты забываешься. – Прошипел Саске, но слишком тихо, отчего остался неуслышанным.
- Да ладно тебе, - укоризненно сказала Тен-Тен, толкая своего парня в плечо. – Может, они с самого начала запали на Сакуру!
- Боже, не говори глупостей, - засмеялся Гаара. Тен-Тен надула губки, сдерживаясь от того, чтобы не захихикать в кулак.
- Да что такого? Разве не может быть…
Собаку громко расхохотался, отчего я непроизвольно вздрогнула, а Тен-Тен скрестила руки на груди, хотя ее плечики сотрясались от веселья.
Я равнодушно смотрела, как за окном проплывают облака. Одно за другим. Спокойной чередой.
- Удивительно. Когда мне знакомая рассказывала, что последний человек, которому следует доверять – подруга, я ее не понял и сказал, что она глупости говорит.
Оказывается, это я многого не знал о женской дружбе, - не успокоился Саске.
- В смысле? – насупилась Тен-Тен. – Мы опять что-то не то сказали или сделали?
- Брось, Саске, - фыркнул Гаара. – Я же тебя знаю…
- Увы, - развел руками Учиха. – Ты меня не знаешь. Но знаешь, наверное, что Сакура – самая лучшая девушка из всех, что мне встречалась.
Происходящее где-то на этом моменте одновременно затянулось в полупрозрачную дымку, как в пластик, и вместе с тем стало гротескно-четким. Официально сознание ревело, что мне показалось и пора бы уже выйти из собственных мыслей, но ног я уже не чувствовала. И рук. И вообще, не могла шевелиться. Только глаза лихорадочно перебегали с прохожего на прохожего. Саске, зачем ты так говоришь, когда это слишком невыносимо для слуха и даже для вида, чтобы переспорить Собаку?
- Ха-ха, - отозвался Гаара иронично. – Ты эти слова говоришь каждую неделю каждой новой девушке.
- Может, и так, - усмехнулся Саске, подаваясь вперед, едва ли не перегибаясь через столик, глядя Гааре в лживые светлые глаза. – Но я говорю их на ушко в темной комнате, а не признаваясь кому-то в собственных слабостях.
Я не выдержала, быстро глянув на брюнета; он тоже повернул голову, но поймать мой взгляд не успел, так как я быстро перевела глаза на Тен-Тен, которая сидела прямо передо мной. Губы я поджала, чтобы не тряслись.
Тен-Тен смотрела на меня с очевидным жалостливым непониманием.
- Да ну, - протянул Гаара, не поддавшись и оставаясь прежним рубаха-парнем. – Ну приглядись ты. Ну не верю.
- И хорошо, что не веришь, поверь, хорошо, - продолжал усмехаться брюнет.
- Ты либо ослеп, либо поспорил с кем-то, как там говорила Тен-Тен? Пользуясь ее наивностью…
- Знаешь, лучше заткнись…
- Хватит. – Я решительно положила руки на стол, прервав неожиданную горячность друга. – Тен-Тен, твой план рухнул, и больше мне здесь делать нечего.
Положив на стол деньги за коктейль, я встала из-за стола и вышла, без труда протиснувшись между стульями.
Слезы застилали глаза, но я не давала себе спуску. Да, мне все здесь потрепали нервы. Я вообще похожа на открытую рану рядом с Саске. Если бы его здесь не было – я бы проглотила все, что бы мне ни сказали, и даже не подавилась бы. Но как-то особенно горько было слушать утверждения о себе в присутствии друга. Да, я знаю, что это были не оскорбления, что я в списке самых заурядных и неинтересных людей Японии, но почему же тогда он вступился, пытаясь оспорить очевидное?.. Вряд ли когда-то будет возможно это узнать.
Улица сразу же остудила пылающие щеки и жжение в горле перед солеными слезами, но все еще сводило спазмом дыхательные пути, препятствуя воздуху, а слезные железы ныли; я ускорила шаг. Позади меня уже слышались частые уверенные шаги, по ритму походки я узнала Саске.
Я немного замедлилась, решая сложную дилемму – подойти к нему сейчас или проигнорировать. Во-первых, нужно было четко решить, чего я ждала от разговора; а я хотела утвердиться в том, что мне послышалось или я ничего не поняла. А значит, нужно было сделать вид, что ничего не произошло и посмотреть его реакцию на это. Как правило, если действительно ничего не происходило, Саске оставался прежним высокомерным молодым человеком, а если все-таки происходило, то он раздражался и закатывал мне лекцию. Оба варианта были вполне сносны и выносимы, так что я остановилась, выдохнула, развернулась и подошла к Учихе.
Он остановился, увидев, что я приближаюсь; по-моему, даже с легким оттенком подозрительности.
- Я же говорила, тебе не стоило туда идти, - сказала я, не улыбаясь, так как было сложно, а все силы уходили на ровный голос после едва не вырвавшихся из-под контроля слез. Но едва я подняла свои глазенки на его бледное лицо, я поняла, что только сама вырыла себе могилу. В его тонких чертах пылало негодование. Вместе с алыми красками уходящего заката, которые скользили по шелку его кожи, это смотрелось крайне эффектно.
- Не стоило?! – Саске открыто и саркастично ухмыльнулся. – Значит, по-твоему, тебе стоило в одиночку выносить оскорбления недоноска Собаку и вашей пигалицы с длинным языком и коротким умишком?!
- Не надо так отзываться о Тен-Тен, - вырвалось у меня прежде, чем я подумала об очевидных последствиях.
- А значит, ей так о тебе можно?!
- Но это будет только на ее совести… - …А совесть у моей подруги была строгая, хоть и запоздалая, но договорить мне не дали.
- Да мне все равно, но она должна знать свое место!..
- Какое место, о чем ты?! – Я, кажется, сорвалась. По крайней мере, на крик точно, благо прохожие редели на глазах, а Тен-Тен с Гаарой остались далеко в кафе за надежными стеклопакетами. – Это не оскорбление, я не считаю это таковым, а…
- А что это тогда?! – в шоке выдохнул Саске. Столько эмоций я у него видела в последний раз… Никогда не видела.
- Это указание на недостатки… Несостоятельность, если будет угодно!
- Какая к черту несостоятельность?! Да… - Он запнулся, глядя на меня искрящимся от негодования взглядом. Огоньки живости, не присущие ему, плясали в темном бархате радужки и зрачков, грань между которыми была почти незаметна; я даже невольно залюбовалась, и, возможно, этим моим очередным полетом от нашей слишком тяжелой разборки он был обязан остановкой. Остановка даровала ему передышку, но не прежнюю безэмоциональность. Это было удивительно. – Нет… - Сокращающийся голос с легкой хрипотцой, который немного не дошел до шепота. – Только не говори мне, что ты все еще тупишь.
Я невольно отшатнулась.
- Что?
- Твою ж мать, - Саске мрачно усмехнулся и запустил пальцы в волосы – совсем необычный для него жест. – Да ты гонишь, Харуно. – С его позой, в которой мне виделся Киба, не вязался суровый голос с новыми оттенками – отрывистость, необычайная бархатистость. Он опустил руку и спрятал ладони в карманах. Я внутренне сжалась под испытывающим, требовательным взглядом и, кажется, даже сделала еще один шаг назад.
Саске сделал шаг вперед, заставляя меня уже ощутимо отшатнуться. Воздух внезапно стал невыносимо душным. Я сжала воротник в кулаке.
Еще один стремительный шаг – и я блокирована невидимой связью глаза-в-глаза, которая буквально пригвоздила меня к земле. Темные глаза, которые в холодных тонах уходящего солнца, более чем наполовину скрытого под горизонтом, казались синеватыми, смотрели не просто на меня, они заглядывали внутрь, насквозь видели все вздохи и детские страдания, наивность этой странной, неравной и невозможной любви, ее отчаянность и неверие. Губительные чувства для сердца, но я и тут стала белой вороной – эти чувства меня исключительно поддерживали, как дрожжи.
И в тот миг, когда, казалось, больше и не требовалось ни слов, ни скрытностей, Саске не выдержал, отступив на шаг назад. В его глазах теперь отражалась самая настоящая обида, как от предательства. Он горько усмехнулся, словно сделавшись пародией на самого себя, когда-то уверенного и непоколебимого, и, резко развернувшись, зашагал прочь. Быстрая походка выдавала его нервозность.
Я стояла, как дура, и смотрела ему вслед, пока меня словно током не поразило. Я потеряла голову.
- Саске, стой! – выкрикнула я, резко сорвавшись с места. Сопротивлением воздуха волосы откинулись назад, а в юбке я едва не запуталась.
И в последний миг Саске внезапно обернулся. Ледяная ладонь подхватила талию, другая крепко зафиксировала затылок, а на мои губы легли требовательные чужие.
Последнее, что я запомнила, были собственные дрожащие руки в кулачках у него на груди, ощущение невесомости в теле из-за того, с какой легкостью он поддерживал меня за талию, вокруг которой его рука без труда обернулась, и мягкий, но затягивающий дурман прикосновений, который вводил меня в невиданную доселе прострацию. Я перестала дышать. Я не думала. Я снова и снова чувствовала тепло на лице, мягкие, немного потрескавшиеся губы, скользившие по моим, поглаживающие, чуть царапающие. Я не думала, что такое возможно. У меня кружилась голова, меня кидало то в жар, то в холод.
Я не разбирала ничего, грудь сдавило бескислородным вакуумом, а потемневшее небо расплылось перед глазами окончательно и бесповоротно…

Глава тридцать третья. Первая помощь.

… Это было что-то вроде небытия. Приятный полет. Забыться, как будто я нахожусь где-то, где нет ни пространства, ни времени… Это был всего миг, прежде чем внезапно давление обоих факторов началось снова – немного резко, но не совсем сразу.
Какие-то слова, точнее, шепот, грели ухо, а шея где-то у плеч затекла. Я прислушалась к ощущениям – голова была безвольно откинута назад, а верхние зубы цепляли нижнюю губу при немного приоткрытом рте. При этом я сидела; спину что-то поддерживало под лопатками, а ноги, согнутые в коленях, завалились на одну сторону.
Я открыла глаза и тут же зажмурилась от яркого света. Это было немного неприятно – лицо словно было покрыто какой-то маской. «Слезы засохли», - догадалась я с удивительной хладнокровностью.
Опора покачнулась.
- Сакура, что происходит?! – наконец, разобрала я слова говорившего. «Саске», - тут же узнала я. Чувства, начавшие возвращение, утроились, но при этом словно застывали неподалеку от меня, не раня сильно. Как за надежной стеной.
«Что происходит?»
Сакраментальный вопрос, с горечью подумалось мне, и тут же все окончательно вернулось на свои места. Я снова почувствовала ком в горле и выпрямилась, опустив голову, но он не проглатывался. Дыхание свело.
- Я и сама не знаю, - тихо ответила я. – Но мне нужно успокоительное. – Снова превыше всего встала цель – любыми способами уйти от той капсулы из боли и эмоций, которая заключила меня в себя с выходом из класса. – Много успокоительного.
- Чт… - Саске запнулся и вдруг резко схватил за плечи, заставляя развернуться к себе. – Ты понимаешь, что говоришь?!
Его неожиданно сильная злоба достигла плотного одеяла очередного приступа и отогнала его, заставляя бросить все силы на решение вопроса: почему?
Много успокоительного?
Я понятливо нахмурилась.
- Теперь да. Мне нужно… - я запнулась. – Я не знаю. Я ничего не хочу, но я не хочу ничего не хотеть.
- Логична, как всегда, - скептически отметил Саске.
Я, чуть всхлипнув, развернулась к нему и обняла за шею, крепко прижавшись. Крепко-крепко, как будто он мог сыграть роль дополнительной поддержки для души, которая представляла собой скорее кровавое месиво из того, чем являлась раньше.
Мне больше некуда было девать все те чувства, которые обычно предназначались Тен-тен. Радость, улыбки, веселье, поддержка – огромная составляющая моего счастья осталась бесхозной и неприкаянно болталась, ища пристанища и воя.
Теплые руки – только сейчас я ощутила контраст моей похолодевшей от приступа эмоций кожи и его на удивление теплых рук – сомкнулись на талии, с силой скользя по спине, а кусочек счастья, почувствовав проблеск жалости, позволил себе стать плаксивым.
Я уже разомкнула губы, чтобы что-то сказать, но тут же осеклась. Что я могла сказать в этой ситуации? Слов было много, но ни одно из них не подходило. Я хотела сказать, что мне плохо – но это было неправдой, потому что вот так, находясь с Саске в одном, синхронном умиротворении, на одном потоке, мне было хорошо. Я хотела сказать, что все будет хорошо – но это была бы ложь, так как пока ничего не подтверждало это расплывчатое утверждение. Я хотела сказать много другого, но я не хотела показывать собственную слабость – иначе соскользну со ступеньки, на который мы стояли наравне, и выпаду из потока. Тогда я нашла совсем другие слова, которые выразили все, что только что не сказала:
- Я люблю тебя. Я очень-очень люблю тебя.
И зажмурилась, потому что счастье заныло с новой силой.
Кольцо из рук Саске сомкнулось еще сильнее. Он проговорил не то в шею, не то в ухо, раздувая розовые волосы:
- Я тоже люблю тебя. Все хорошо.
«Ничего не хорошо!» - захотелось закричать мне, но я сдержалась, и одно небо знает, каких усилий мне это стоило. Истерика снова протягивала ко мне свои колючие лапы, как плохой сон, когда ты не можешь сообразить, как проснуться.
- Ты дрожишь.
Это сказала не я, это не мои мысли, мне не кажется, тут же подумала я и сделала горькое заключение – спастись не удалось.
- В медкабинет. За успокоительным, - ответила я глухим от слез голосом.
Несмотря на все разговоры о том, что слабость я проявлять не любила, было кое-что, в чем я отказать себе решительно не могла – жалость. Не в силах выносить агрессию, я никогда не приказывала себе – я просила и тут же отвергала, умоляла и снисходительно соглашалась. «Не реветь, пожалуйста, ты же сильная», - беззвучно шептала я на выдохе, сидя на койке, пока Саске исследовал ящики. Медкабинет опять был пуст, и я не могла определиться – повезло ли нам или нет. Наши сумки лежали на стуле неподалеку.
- Нашел, кажется, - пробормотал Учиха и всунул мне в руки банку таблеток и стакан воды. – Одну, запить водой. У тебя же никаких аллергий нет?
- Нет, - тихо ответила я, доставая лекарство. Таблетка была довольно большая, и я вздохнула, всхлипнув. Даже путь к спокойствию был тернист и неприятен.
- Пей уже, - не выдержал Саске, и я послушно отправила медикамент в рот, запив водой. К счастью, проглотила я все быстро и установила дрожащие руки со стаканом на коленях, покорно ожидая улучшений.
- А теперь, наконец, расскажи, что могло довести тебя до такого состояния.
Я уставилась на то, как искажался пол через стекло стакана, собираясь с мыслями.
- Тен-тен… - произнесла я имя и тут же зажмурилась, чтобы не заплакать. Вслух говорить всегда было больнее, нежели думать. Особенно сейчас, когда оно прозвучало так… Странно.
- Я почему-то не удивлен, - фыркнул брюнет, - Что она выкинула на этот раз?
- Она… Сказала, что я променяла нашу с ней дружбу на вашу войну, что… Мы с ней больше не подруги… И она была так серьезна, что на этот раз все окончательно… - я совсем сошла на шепот и снова прижала руки к лицу, сделав глубокий вдох.
- Я так и знал, что к этому все идет, - сказал Саске и прошелся по довольно большому кабинету, остановившись у окна. – И это она еще пела дифирамбы вашей с ней дружбе.
- Все было хорошо, - возразила я. - У нас почти не было разногласий, мы не ссорились, и я думала, что это невозможно, но потом, то есть теперь, все перевернулось, и я…
Белесая волна равнодушного оцепенения прервала эмоциональную фразу, заставив замолчать. Я уже и забыла, какое слово было сказано последним, и поэтому откинула всякую мысль продолжать.
- Неплохо ей мозги промыли в таком случае, - отметил Саске.
- Но зачем? – пожала плечами я. – Это же тебя не касается, ты, наоборот, рад, что…
- А я не рад, - возразил Саске. – Ты знаешь, я никогда не хотел, чтобы все произошло… таким образом.
- Но все равно, это ведь не ответ на вопрос. – Я внимательно смотрела на Учиху, который был целиком захвачен каким-то, наверное, действом за окном, но не смела его отвлекать, тем более, что разговор он поддерживать ухитрялся.
- Не ответ… - эхом повторил Саске, продолжая пристально смотреть куда-то. Тонкие губы остались приоткрытыми, словно он собирался что-то добавить после этой фразы. Саске нахмурился. – А чего это у заброшки с дверью?
От одного упоминания этого места я вздрогнула и подскочила, словно и успокоительное не принимала вовсе. Стало трудно дышать. Я облизала губы.
- Все с ней нормально…
- Сакура?
Я не ответила – голова закружилась, стало невообразимо жарко.
- Черт, да у тебя жар! – Саске уже оказался у койки, странно, а я даже не заметила, как закрыла глаза. – Ты уверена, что у тебя нет никаких аллергий или противопоказаний?
- Уверена, - ответила я и почувствовала, как теряю равновесие. Что-то пробормотав, я завалилась на бок, чувствуя, как долгожданное расслабление ползет уютными струйками по коже. Только голова была словно гиря, и тянула меня куда-то, тянула…
Все звуки я воспринимала, но не анализировала. Хлопнула дверь, пару шагов, скрип полок.
- Учиха! Ты что тут творишь?
- А какого черта Вы не на месте, Орочимару-сенсей!
- Не кричи на меня, мелкий, я еще твоего брата за уши таскал. Что ты тут забыл? Опять вспомнил о необходимости контрацепции?
- Очень смешно. Мне нужно жаропонижающее.
- Это точно. И успокоительное. Так, а это там твоя краля разлеглась?
- Эй, ты не слышал, что я сказал?!
- Слышал, слышал.
Мозг словно дернулся и заработал, когда голос врача послышался совсем рядом.
- Выглядит неважно. – Холодная длинная рука дотронулась до лба. – Третий шкафчик от окна, там коробка такая с красным крестом. Подай-ка ее сюда, Учиха.
Послышались шорохи, я приоткрыла глаза и увидела мужчину странной наружности, который напоминал… Змею?
- Кого имею честь врачевать? – обратился он ко мне, как только заметил, как я его рассматриваю.
- Харуно Сакура, 2-В, - машинально ответила я. – Я только что приняла успокоительное. Но никаких аллергий у меня нет.
- А это неважно, - ответил сенсей. - Ты болела недавно?
- Неделю или две назад, но это ничего серьезного, легкая простуда… - я скатывалась на бормотание, так как по-прежнему лежала в приятном оцепенении. Соображать было несколько сложно.
- Значит, теперь она сложная. Мне даже градусник не нужен, чтобы сказать, что у тебя температура около тридцати восьми.
- Нормально, - ответила я, слабо улыбнувшись. Эта наполовину ирония даже заставила меня гордиться своим самообладанием и способностью мыслить, когда я по-прежнему чувствовала себя вне гравитации.
- Эффект от успокоительного чувствуешь? – спросил врач, открывая поданную Саске коробку. Я призадумалась. Чувство удушающей горести осталось, но оно странно не вызывало во мне каких-либо эмоций.
- Д-да…
- Прекрасно. Поднимайся.
Уперевшись руками в жесткий матрас, я поднялась. Как ни странно, вселенная встала на свои места, хотя и пульсирующая боль в висках, незаметная прежде, начала биться изнутри, отчего я почувствовала себя… М-м-м… ксилофоном.
На мгновение прикрыв глаза, чтобы сконцентрироваться, я пригладила запутавшиеся волосы и одернула одежду.
- Простите.
- Вот тебе еще таблеточка, - сказал сенсей и сунул мне в руку стакан воды и лекарство. – Прими, подожди минут пять, и иди домой.
- Хорошо, - кивнула я и тут же отправила таблетку в рот, проглатывая ее как можно быстрее и запивая водой, чтобы не чувствовать горький вязкий вкус. Врач забрал стакан и повернулся к Саске.
- Давно мы с тобой не болтали, Учиха, забеги ко мне как-нибудь. А пока передавай привет брату.
С этими словами мужчина, к моему удивлению, удалился. Учиха пробурчал что-то недовольное.
- А вы с ним на короткой ноге, - не удержалась я от комментария.
- Он здесь практикантом был, когда брат учился. Итачи часто сбегал с уроков, и они тут сидели. Каким-то образом их сомнительная дружба начала распространяться на меня. – Саске фыркнул, а я усмехнулась. - Тебе лучше?
- Гораздо, - кивнула я.
- Я уже позвонил, за нами заедут очень скоро, здесь дороги не людные, пойдем пока вниз. Надеюсь, в классе ты ничего важного не оставила.
- Учебники, завтра заберу.
- Если пойдешь в школу.
- Конечно, я пойду, брось! – возмутилась я, вставая с кровати и перекидывая сумку через плечо.
- Посмотрим, - пожал плечами Саске и, небрежно взяв меня за руку, зашагал к выходу.
Как раз была перемена, и этаж был полон народу, что удивительно – даже второй, где почти не было учебных классов. Но на нас кто-то обратил внимание, еле слышный шумок пробежал по коридору, и мгновенно настала шелестящая тишина. Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Мимолетное, странное переплетение пальцев с Саске стало единственной опорой, пусть даже рука не могла являться ею чисто физически.
Учиха холодно осмотрел столпившихся и как ни в чем не бывало потащил меня к лестнице. Я не удержалась от короткого взгляда на его профиль: непоколебимый и уверенный. Насколько я помнила, его всегда окружала именно такая неприятная атмосфера повышенного внимания, так что, наверное, ему это было уже все равно. Мне бы его равнодушие, подумала я, стараясь смотреть только перед собой и не пытаться разгадать лица окружающих.
Мы почти достигли первого этажа, когда внезапно сверху, в этой шумящей тишине перешептываний, раздался голос:
- Учиха, Харуно!..
Фальшивое приятное удивление расцветало из протянутых Гаарой нараспев наших фамилий.
Саске даже не остановился, ни один мускул на его лице не дрогнул – идеальное игнорирование. Я уже начала тормозить, но Саске не дал этого сделать, слегка дернув за руку.
- Давайте-давайте, уходите. Тен, дорогая, я же тебе говорил?..
При упоминании этого имени я резко остановилась, и даже Саске не мог уже помешать. Я взглянула наверх и встретилась с карими глазами подруги, которые смотрели, казалось, еще обиженней и разочарованней, чем в классе.
Тут же словно тошнота подкатила к горлу, но пустая, наполненная только чувствами.

Глава тридцать пятая. Будни.

Осень понемногу захватывала позиции, что было необычайно рано для нашего климата. Лето в целом тоже выдалось не жарким, разве что на каникулах припекало; а все остальные дни мне даже не было сильно жарко в гольфах и жилете – летом я носила тонкий, который выполнял скорее декоративные функции.
Солнце стало являться все реже, а небо все чаще приобретало молочный оттенок легкой дождевой недосказанности. Периодически задувал ветер, шелестя листьями и приводя волосы в беспорядок. Папа снова сетовал на наши юбки и насильно повязывал мне на шею шарф, а у Хироси иногда даже запотевали очки.
А еще продолжался вот уже второй день без подруги.
Температура ушла, оставив после себя какую-то даже опустошенность; мне больше не на что было сваливать апатию и не о чем было думать. Саске смотрел на меня и ничего не говорил, то ли потому что не знал, что сказать, то ли потому что считал разговоры бесполезным занятием. Зато мы очень много обнимались, даже почти не ели на обедах – только стояли,заключив друг друга в мягкие объятия, преследуя в этом свои цели, а может и вовсе ничего не преследуя – как я. Я просто стояла, в полудремотном состоянии глядя в никуда, прижавшись щекой к груди Саске, чуть прищуривая сухие глаза на холодном ветру. И Учиха просто стоял. И мы даже почти не целовались, разве что очень легко и поверхностно, отчего вихрь эмоций в тот вечер начинал казаться сном – хорошим сном, с которым пришлось попрощаться. Я пока не могла понять – жалеть ли мне об этом или нет, ведь я-то еще и смущалась и мимолетных прикосновений к губам, но пока что выбора – страдать или не страдать - у меня не было. Ведь если будет еще что-то, о чем я начну жалеть, то тогда абстрактное «все» точно будет плохо.
Что до Тен-тен, то, надо сказать, она тоже не выглядела довольной ситуацией. Я неоднократно видела, как какие-то люди пытались втереться к ней в доверие, но у них ничего не получалось; с Темари подруга – бывшая подруга? - по-прежнему не ладила; да и в принципе, улыбок на ее лице значительно поубавилось.
Устраивало ли меня это? С одной стороны, я никогда не хотела видеть подругу, пусть даже бывшую, в подавленном состоянии, но улыбайся она больше, я бы опускалась в омут безысходности все сильнее и сильнее без перспектив на спасение, а так хотя бы была надежда выплыть.
Ну, а мы с ней избегали взглядов друг друга, старались не сталкиваться, и вели себя так, словно совсем незнакомы. И уж не знаю, как себя чувствовала Тен-тен, но лично я каждый раз была близка к провалу негласного представления.
Неприятности помельче, которые выставляли меня в глупом свете, участились.
В первый же день как-то так получилось, что почти на пустой лестнице меня очень сильно толкнули в плечо, и я упала, больно ушибив локоть о ступеньку, и потом еще несколько минут пыталась собрать свои книги, что несла в руках, в кучку – дневник проходящие ученики запинали так, что я опоздала на урок, отряхивая и выпрямляя его.
В тот же день прямо на уроке, когда учитель отвернулся, кто-то из ребят очень метко попал мне в затылок чем-то увесистым. Это оказался комок бумаги. Больно не было, в отличие от первого инцидента, зато неприятно – очень. Смешок прокатился по классу. Учитель обернулся, и я машинально спрятала это импровизированное орудие в парту, заодно отмечая кое-что очень характерное – Тен-тен не смеялась, а Мидори смеялась неохотно. Ко мне закралась мысль, что это уже были вовсе не происки Темари, что заставило колокольчик, отвечавший за тревогу, зазвенеть.
Вечером все того же злополучного дня я засиделась в своем классе, который уже опустел, и теребила в руках шарик из бумаги, судорожно соображая. «Если не Темари – то кто?». Ответ, кажется, лежал на поверхности.
Закрыв глаза и откинув голову, я попыталась уловить то, что ускользало сквозь пальцы, как песок, и дразнило мимолетной щекоткой.
…- Надеюсь, этот жуткий бессердечный обман не пройдет тебе даром!..
Я резко распахнула глаза и слегка сощурилась от света лампы.
Точно - эта фраза же принадлежала Гааре. А значит, то был уже официальный приказ не давать мне спуску, и пока что ученики, отвыкшие от жертв, просто приспосабливались к своим старым развлечениям. Следом шел закономерный вывод – это еще цветочки. И границы у прогрессии нет…
- Сакура, - внезапно окликнули меня. Я резко повернула голову, глядя на осмелившегося заговорить со мной человека. Сквозь зеленые солнечные зайчики в глазах от лампы я узнала Кибу. Стоя на пороге, он кусал щеки изнутри, воровато оглядываясь по сторонам.
- Не разговаривай со мной, - ответила я, усаживаясь нормально – с запрокинутой головой я здорово сползла со стула. Ситуацию с моим новым положением в школе я уже осознала достаточно, чтобы остерегать хороших людей без особой горечи в голосе. В конце концов, наступление опалы было только делом времени. – Ты же знаешь, это наказуемо.
- Сакура, я не могу смотреть на то, что происходит, - сказал шатен, по-прежнему не заходя в класс. Его голос был негромким, точнее, Инузука специально его понижал, чтобы не быть услышанным людьми вне поля его зрения, чье присутствие было вполне возможным с учетом того, что многочисленные клубы как раз завершали свою работу. – Ты не выдержишь долго.
Я слегка улыбнулась, глядя на него. Мне было хоть и лестно, но все-таки очень грустно смотреть, как приятель разрывается между стремлением общаться со мной, как прежде, и желанием не выделяться из массы учеников.
Но что я могла ему ответить? Разве что сказать «спасибо» за заботу.
- Послушай, Сакура, - Киба зашел в класс и прикрыл за собой дверь. – Прекращай это. Мирись с подругой и забей на Учиху, он сгубил в этом уже не одного человека, понимаешь?
Я опустила взгляд на парту, по-прежнему улыбаясь. Снова это недоверие к Саске – оно уже перестало коробить, я больше не доказывала обратное, а молча слушала. В одно ухо влетит, из другого вылетит. Небо…
- Ну же, Сакура! Это же их проблемы, ты знаешь, они ведь не связаны с идеалистикой, как твои! – Киба сказал это так, словно делал для меня открытие, на которое я должна была повестись. Но я лишь усмехнулась и вскинула на одноклассника взгляд, стараясь вложить в него как можно больше значения:
- Я знаю. Знаю больше, чем ты думаешь.
Киба заморгал.
- Тогда почему? – Он непонятливо качнул головой. – Это стоит того, чтобы жертвовать вашей дружбой?
Я не ответила, начав смотреть на него так, словно увидала впервые. Нижняя губа капризно подтянулась к верхней.
В отличие от школьных перемен, принять перемены относительно Тен-тен я не могла. Я все еще не верила, что дружба закончилась, даже спустя два этих суровых пасмурных дня. Просто наше общение взяло перерыв, обиженное, убежало, но вернуть его еще возможно. И Киба забивал осиные колышки мне в сердце своими словами, которые выражали для меня даже не истину – предположения; и я умирала, ведь чтобы умирать от колышков, вампиром быть необязательно.
- Не я ею жертвовала, - нашлась наконец я и отвернулась. – Тен-тен запудрили мозги, что бы я ни сказала, исход очевиден.
- Гаара запудрил? – вскинул брови Киба. – Зачем ему?
Я снова взглянула на одноклассника. К сожалению, при всех своих хороших качествах, он был всего лишь учеником этой школы.
Не ответив, я медленно встала и вышла из класса.

Слова Кибы меня очень сильно разозлили.
Вообще разозлить меня было очень легко, но так, чтобы я довольно-таки невежливо проигнорировала, выйдя – нужно было постараться.
Но такая реакция была вполне ожидаема. Меня даже не остановило то, что он говорил это все исключительно из добрых побуждений. Ведь будь его побуждения иными, я бы даже внимания не обратила. А тут я даже решила как-нибудь обязательно доказать ему обратное.
Чего он только не наговорил за эти несколько коротких фраз! И обвинил в том, что я Тен-тен пожертвовала, и про Саске высказался, и чуть ли не на стороне Собаку оказался. Я как в уме это перечислила, машинально громко захлопнула ящик с обувью и кинула кеды на пол. Неужели так сложно что-либо понять в этой ситуации?
Что Гаара прикидывается, Тен-тен – жертва, а Саске тоже притворяется. Только если Гаара строит из себя доброго повелителя, то Саске якобы нелюдимый и бессердечный. То есть, он, конечно, и нелюдимый, и в какой-то мере бессердечный… Неважно, я сама себя поняла – как можно путаться в собственных мыслях?!
Я стремительно вышла из школы.
У здания все еще стояли какие-то ученики. Некоторые, завидев меня, хихикнули.
- Эй, жвачная! У тебя говно на юбке!
Я не обратила внимания на этот грубый крик, который был слишком очевидной провокацией. Мысли все еще занимал Киба и его невольная выходка с этим разговором, только уже без слов, а скорее образами и гневными эмоциями по этому поводу.
Взрыв смеха, о причине которого мне было неизвестно, ударил по барабанным перепонкам; я чуть вздрогнула, но ритма шагов не нарушила.
- Помой голову! Узнаем, какой у тебя настоящий цвет волос!
Я едва заметно дернула плечом, поправив сумку, которая начала сползать по рукаву.
- Эй, ты че, глухая?
Почему-то я все чаще замечаю, что люди ждут ответа на каждую из своих реплик, в то время как сказать порой просто нечего. Хотя, их устроила бы и реакция – если бы я сорвалась на бег, показала свою обиду, если бы изменилась моя поза на более закрытую. Но я даже не опустила головы.
- С*ка!
Внезапно сзади в колено что-то больно ударилось, отчего нога подогнулась и я упала. Раздались новые смешки, но я снова не обратила внимания - в данном случае промедление могло стоить мне еще дороже, так как на земле я была весьма беспомощна.
Едва я так подумала, поправляя ремень сумки и поднимаясь, перед глазами промелькнула подошва, и вот уже удар куда-то в губу заставил меня принять прежнее положение на земле.
На этот раз я вскочила быстрее, и сразу оказалась перед обидчиком. Видела я его от силы раз третий, и, кажется, он был в третьем классе. Я сразу почему-то обратила внимание на узкие глаза и большой рот – вроде бы черты добрых людей, которые любят улыбаться, но, тут же отметила я, он и сейчас улыбался – только злобно, и оттого очень некрасиво, едва ли гогоча.
Удовлетворив свое любопытство, я развернулась и пошла к выходу, кончиком языка коснувшись удара – где-то в уголке губ кожа пылала, и не зря – я без труда отметила железный, немного словно щиплющий привкус капельки крови.

Вечером я, как всегда, профессионально бездельничала, причем в самом прямом смысле слова – лежа на диване, накрыв лицо журналом с мангой, слушая Чихиро Оницуку, ни о чем не думала. Даже о накалявшейся ситуации в школе, эпицентром которой теперь была я. Причем, если даже я вообще в этом году была, скажем так, вне закона, то раньше это сдерживалось двумя факторами – во-первых, авторитетом Саске, который, был вторым по значимости в этом учреждении после Собаку, а, во-вторых, отсутствием прямого указания. Теперь же авторитет Саске был расшатан тем, что его стали считать менее опасным, хотя и более злым, а, во-вторых, эмоциональным заявлением Гаары. К тому же добавился третий фактор – то, что я обидела Тен-тен, которая, кажется, была единственной, кого эти ученики оценили по достоинству: шатенка успела снискать славу абсолютно положительного героя этой школы. Так что ситуация обещала быть хуже, чем просто накаленной.
Но даже об этом мне думать не хотелось, в кои-то веки. В конце концов, мои думы ничего не изменят, только настроение испортят – мне же. И все, что я могла – раствориться в звуках медленного пианино и вокала, даже не прислушиваясь к пропеваемым словам. Ведь так редко выпадали мгновения, когда в голове было абсолютно пусто – спасибо Кибе, агрессивному третьекласснику и Чихиро-сан.
Ведь кому-то я должна быть благодарна за космос в голове?..
… Я перекатилась на бок, и журнал, шелестя, слетел с лица.
И снова дни, разбавленные редкими радостями, потянулись унылой цепочкой. Дома я просто сказала брату, что слегка поссорилась с Тен-тен. Саске я говорила, что разбитая губа – это исход неудачного столкновения с рамой раскрытого окна. Учителю я говорила, что понятия не имею, откуда все эти бумажные комки у моей парты.
Кибе я говорила тихое «привет», когда поблизости никого не было. И только Тен-тен я ничего не говорила, с горьким чувством разглядывая на уроке ее идеальный пробор и каштановые пучки передо мной.
А по вечерам я сидела на площадке у парка с острым нежеланием идти домой и тихонько жалела себя. Я любила жалеть себя, но никогда не делала этого так, чтобы кто-нибудь видел – не пристало же старшекласснице с такой силой воли скулить. Я тихонько, вполголоса, жаловалась одиноко прорывающемуся сквозь траву клеверу на ноющий от особо тяжелого шарика бумаги затылок, на неприятный синяк на предплечье от чьего-то локтя, на щемящие судороги в горле и на то, что на самом деле я даже не знала, как ответить на абсолютно детсадовские, глупые, необоснованные, но почему-то такие обидные задирания. И так, пока не замерзали руки и не краснели ноги.
Потому что кто-то должен был поставить точку в циркулирующем круге ненависти, став стеной, о которую разбивались бы волны агрессии.

Глава тридцать седьмая. Первый шаг.

У меня есть одна привычка – выходя на улицу, я всегда первым делом разглядываю пейзаж, награждая его в уме поэтическими эпитетами. Я люблю скромный вид моей улочки с небольшими домиками, ряд которых заканчивался совсем недалеко от нашего жилища, за которым был поворот, чуть наклонный; вверх по дороге были еще дома, их крыши были похожи на лесенку, потом была детская площадка, а потом, еще через несколько домов – парк, который виднелся еле различимыми зеленеющими кронами вдалеке.
Казалось бы, я давно должна была выучить эту картину наизусть, пресытиться ею, но в ней было что-то до умиления домашнее. Я не хотела оставлять ее, идти в школу, которая уже давно потеряла для меня хорошие ассоциации. Но выбора не было; повторяя себе в какой-то полусаркастичной манере, что это – мой путь самурая, и я должна его пройти, я грустно усмехалась и отворачивалась от туманной зелени парка, чтобы спускаться по улице в противоположную сторону. Там, на другой стороне нашей скромной, маленькой, почти пешеходной, улицы была большая дорога, идти по которой нужно было минут десять и все время прямо. Потом я переходила дорогу по светофору, сворачивала на небольшую улицу с высаженными вдоль нее сакурами, шла еще немного, а потом уже и заворачивала к «любимому» учреждению.
Незамысловатый путь я проходила машинально, иногда, в зависимости от настроения, слушая плеер. Больше всего в пути я любила слушать саундтреки – без слов, мелодичные, атмосферные…
Но сейчас был не тот случай, я ничего не слушала, так как любая, даже самая веселая, музыка настраивала перманентно не на тот лад, каким бы в принципе он ни был. Впервые собственные мысли не сослужили мне хорошей службы, я пыталась отгородиться от них и впервые в полной мере осознавала, что от них не убежишь. Это было похоже на процесс взросления, когда внезапно оказывалось, что мир вовсе не вращается вокруг тебя – даже твой собственный.
А еще сегодня я страшно опаздывала, и потому почти бежала в школу N. У входа уже было много учеников; я вздохнула – чем больше сборище, тем тяжелее мне приходилось. Ничего такого, но под ноги смотреть приходилось, и бдительность терять было неправильно – подножка или «случайный» локоть могли доставить некоторые неприятности.
Пересуды, которые тут же начинали гулять с языка на язык, отзывались то неприятным шорохом шепота, то нарочито громким повествованием. В прошлый раз было что-то про то, что я бегала за кем-то в средней школе – и была отвергнута; самая глупая забавность, самая бесполезная атака, которую они только могли предпринять, так как я никогда не обладала завышенной самооценкой и могла только согласиться – да, если бы я влюбилась, так бы и было, меня бы отвергли, а Саске – это такое приятное исключение из правил в стиле седзе-манги.
Но сегодня было на удивление тихо, казалось бы, даже подозрительно, как будто все замолчали, увидев меня. Я насторожилась – подобное внимание уж точно ничем хорошим закончиться не могло. Оглянувшись по сторонам, я поспешила в школу, отметив, что на этот раз никто ко мне ближе, чем на метр не подходил и нарочито громко очередные сплетни не проговаривал. Входя в двери, я неопределенно хмыкнула. «С каких пор это я стала пессимисткой?» - подумала я, совершенно спокойно подходя к своему шкафчику.
Вчера из него высыпался мусор, поэтому сегодня я была гораздо бдительней; но ничего не произошло, и я выдохнула, окончательно избавляясь от плохих предчувствий и стараясь находить в этом хорошие черты, благо их была масса.
Я повернула голову, недоуменно глядя на кучку учеников, которые следили за моей реакцией на отсутствие очередной проказы. Ко мне, было, закралась мысль о том, что я чего-то не заметила, но это было, конечно, маловероятно с учетом отсутствия задираний на улице.
Внезапно, откуда-то справа послышались ругательства; посмотрев в сторону, откуда слышался шум, я сразу же увидела трех парней: двое держали третьего. Узнать рвущегося из рук товарищей ученика было несложно – тот самый парень, который разбил мне губу.
У него был отвратительно подбит глаз – белок налился кровью и приобрел красноватый оттенок. Это наверняка было очень-очень больно, решила я и невольно кивнула ему, словно соболезнуя.
- Че пялишься, дура?! – внезапно извелся в крике он. – А ну подошла сюда, розовая башка!
Вздрогнув, я отвернулась и поспешила к лестнице.

Когда-то давно я была уверена, что мне не должно быть плохо от подобных выходок учеников, когда они пытались задеть меня на пустом месте, там, где не было ничего, за что можно было цепляться. Но шелковая ткань мистическим образом не проскальзывала по стеклу, а оставалась на нем – и мне было с каждым днем все хуже и хуже. Но дело, скорее всего, было не в том, что они мне говорили, а в том, как они это говорили. Как светились злостью их глаза, как эти взгляды, словно лазеры, остервенело и болезненно протыкали спину, проходили насквозь, задевали безоблачную лазурь моего внутреннего мира. Я не могла противостоять этому массовому явлению энергетического вампиризма; из меня нещадно выпивали все жизненные соки.
Вывод, что дело было именно в их массовой ненависти, я сделала сегодня. Как будто ученики, наконец, додумались, как найти разрушающую меня материю, и организованно сверлили мою спину злобными взглядами, количество которых сегодня увеличилось вдвое. Я еле сдерживала желание подтянуть к себе колени и свернуться калачиком, как ежик. Нет, вместо этого я стойко выносила происходящее, дожидаясь обеда.
Обеденный перерыв в компании неба и Саске давал мне легкую передышку – его черные глаза остались, пожалуй, единственной парой глаз, которая не хотела испепелить меня на месте, с учетом того, что ни Киба, ни Тен-тен со мной взглядами старались не пересекаться. Но с Учихой были другие проблемы – с самого начала я ему врала, что все хорошо, и его заступничество мне не нужно, а теперь я была вынуждена постоянно улыбаться.
Аппетита в последнее время у меня не было и без того, хотя Учиха почти заставлял меня есть, пока я не начинала откровенно хныкать или называть его настойчивой мамочкой. Иногда это выливалось в веселье – Саске, пародируя образ, говорил до невозможности смешным высоким голосом и пытался оттаскать меня за щеки, а я хохотала так, что сваливалась на пол крыши; а иногда он только фыркал, и остаток перемены мы проводили в молчании.
Но я снова поняла, что что-то не так, когда я встретилась с взглядом Саске, дожидавшегося меня на крыше. Он был укоризненный и такой недовольный, что я едва не поежилась, и только закалка усилиями всех учеников этой школы не дала мне так очевидно выдать слабость.
Я начала подниматься по лестнице к пролету с выходом на крышу, Саске тем временем уже начал ее открывать; как всегда, мы сработали очень оперативно, буквально через несколько мгновений уже плотно закрывая за собой дверь, зная, что лишние звуки ненароком могут достичь чьих-нибудь ушей.
Когда я отряхнула юбку, одернула жилет и подняла глаза на брюнета, он выглядел уже олицетворением невинности и добродушия. Подняв руку, Саске заправил мне прядь за ухо, наблюдая за своими же действиями, словно чтобы специально не смотреть мне в глаза.
- Сакура, ты мне доверяешь?
Вопрос прозвучал до жути страшно.
- Да, - ответила я.
- Ты считаешь меня своим другом, не считая того, что мы встречаемся?
- Да, конечно, - более решительно ответила я. Саске, рукой проскользив по волосам где-то недалеко от шеи, положил ладонь мне на плечо.
- А что должны делать друзья?
- Помогать, утешать, быть рядом, делиться друг с другом проблемами…
- Верно, все верно, - ненавязчиво, как будто продолжив фразу, перебил меня брюнет и со вздохом взглянул мне в глаза. – Сакура.
Мое имя прозвучало полувопросительно, и я с готовностью встретила его взгляд. В конце концов, это Саске, и…
- Так какого хрена, а?
Я вздрогнула, вырвавшись из длинных рассуждений на тему благородства брюнета. Учиха уже успел подойти так близко, что смотреть ему в глаза было сложнее. Я невольно сделала шаг назад и непонятливо нахмурилась.
- Саске?
- Ты не понимаешь? – Он наклонил голову к плечу, имитируя какую-то недоумевающую овечку, и даже брови домиком сложил, да так фальшиво, что мне стало страшно.
- Нет…
- И вопросы к чему были, тоже не понимаешь?
- Нет!..
- Мне объяснить?
- Да, - кивнула я.
- Тогда слушай. – Рука резко соскользнула с моего плеча, и ирония приобрела суровую серьезность. - Я всю неделю терпел твои вымученные улыбки, грустный вид, ощущая себя не то круглым дураком, который не может понять причину, не то самой причиной для этого. – Саске начал наступление, а я сделала несколько шагов назад. - Я всю неделю разрывался между желанием поверить тебе и желанием как следует встряхнуть. – Я зябко повела плечами, чем, кажется, взбесила брюнета еще больше. – Уже не говоря о вечных ушибах, которые тоже вызывали у меня ряд вопросов, на которые у тебя всегда был один и тот же ответ: «я ударилась». Хотя ты и никогда не была настолько неуклюжей. И наконец-таки я нашел способ проверить это все. – Учиха остановился, выдерживая короткую, но эффектную паузу, а я начала медленно догонять и, кажется, даже чуточку побледнела. – Все то время, пока ты выносила дурные стороны недоумков, которые гордо зовут себя учениками этой школы, я, как полный идиот, не видел ничего из того, что было у меня под носом, потому что ты закрывала мне обзор. Я понятия не имел, что какие-то утырки позволяют себе поднимать на тебя руку, выпендриваясь перед Собаку. Вот поэтому я и спрашиваю – какого хрена, Харуно?!
Парень буквально проревел мою фамилию, а я испуганно вздрогнула, явственно ощутив отсутствие опоры для спины, которая могла бы меня немного поддержать или оказаться тут хотя бы из канона для подобных ситуаций. Никогда Саске на моей памяти не выдавал такие длинные монологи, не считая, может быть, каких-нибудь историй.
Я сглотнула, опустив глаза куда-то на узел его галстука.
Понимала я сейчас две вещи – во-первых, я все равно бы не стала ему ничего рассказывать, а во-вторых, нужно донести свои аргументы до Саске. Но для начала эти аргументы надо было вырвать из подсознания и обрисовать такими словами, чтобы Учиха, по крайней мере, перестал выглядеть столь злобным. Честное слово, если бы я встретила на улице человека с таким же выражением лица, я бы подумала, что меня хотят убить, причем за что-то не менее страшное.
Я нахмурилась, пытаясь сосредоточиться на доводах в собственную защиту.
- Значит, почему я не говорила, - медленно произнесла я, собираясь с мыслями. Процесс конвертирования аргументов стартовал сравнительно недавно, но я надеялась совмещать два дела – и говорить, и додумывать – если потребуется.
Саске не ответил, и я приняла это за согласие.
- Хм… - Я не решалась раскрыть рот, чтобы начать говорить, но вскоре нашла в себе силы, по крайней мере, начать издалека. – А тебя действительно удивляет, почему я не говорила?
Саске ответил после некоторой паузы.
- Я думал, что это возможно, но не ожидал, что ты будешь замалчивать такие вещи.
Я не отреагировала, и мы замолчали. Я продолжала смотреть на узел галстука Саске, который болтался где-то ниже ключиц, а он, вероятно, смотрел на меня.
- Сакура…
- Но ведь это нормально! – Мы начали говорить почти одновременно, и его примирительное «Сакура» смешалось с моей выпаленной фразой. Мы оба тут же замолкли, ошпаренные синхронностью, но я продолжила первая. – Это нормально – не хотеть выглядеть слабой, жалкой, неспособной справиться с такими глупыми проблемами. По крайней мере, в собственных глазах, - быстро добавила я. – Не чувствовать себя побежденной, прося кого-то заступиться. Я же знаю, что даже если бы ты пообещал бы ничего не делать, ты бы сделал, я права? – Я мельком взглянула на Саске, а он нехотя кивнул, согласившись. – Я слишком часто чувствую себя какой-то жертвой. Даже младший брат – понимаешь, младший! – и то называет меня наивной и пытается оберегать. Впрочем, тебе не понять, - я отвернулась. – Ты-то справляешься и без чужой помощи.
Саске вздохнул.
- Все равно это было глупо, - буркнул он, быстрым жестом растрепав мне волосы.
- А как ты узнал? – вдруг осознала я правильный вопрос.
- Секрет фирмы, - улыбнулся Саске.
Я фыркнула, закатив глаза в притворном скепсисе.
Какая-то неуловимо-маленькая шестеренка, наконец, встала в механизм вечного двигателя моей Вселенной, и он заработал, набирая обороты с каждой секундой – еще не так уверенно, ввиду боли из-за отсутствия Тен-тен, но целеустремленно и несмотря ни на что.

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

На данный момент это последняя из вышедших глав.
Фанфик временно приостановлен, но не заброшен.

Автор данного фанфика заморозила работу над фанфиком, но как только выйдут новые главы, я обязательно их выставлю. Спасибо за понимание и ожидание. =)