Irinch_Ик, говаривал - это синоним слова "говорить". Оно, насколько я знаю, относится к устаревшим и, как справедливо заметила KeLa, является просторечным. Но это не опечатка. Здесь ДЕЙСТВИТЕЛЬНО говаривал, ибо такое слово существует, и, как мне кажется, очень хорошо передаёт атмосферу разговора между Суйгетцу и Саске)
Maka, что ж вы так негативно относитесь к бедному Учихе?) Он у меня ещё натерпится, даже, наверное, жалеть придётся... Насчёт ошибок: если вы где-то увидели, пожалуйста, покажите, чтобы я исправила. Мне это важно))

Спасибо, что прочли мой фанфик и оставили комментарий)) Очень приятно видеть, что я старалась не зря

ТаНеЧкА, спасибо, что написали комментарий) Было очень приятно его прочитать. Я рада, что вам понравилась идея. "согласна, давайте все вместе соберёмся и устроим Саске тёмную XD
  творческих тебе успехов, дорогая)))"/ не переживайте, ему ещё достанется ^__^ Спасибо за пожелание)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ИСПЫТАНИЕ.

Утро понедельника выдалось жарким и солнечным. Стряхнув с воротничка строгой рубашки невидимые глазу пылинки, Сакура улыбнулась своему отражению и, пританцовывая, лёгкой походкой направилась к своему автомобилю.
С тех пор, как она впервые ездила к Саске с визитом, прошла почти неделя. Проснувшись наутро с сильнейшей головной болью, она со стыдом вспоминала вчерашний день, и, дабы хоть как-то загладить свою вину, попыталась взяться за проект.
Дело продвигалось медленно и с большим трудом. Мысли о Наруто всё ещё не давали покоя, но благодаря своему упорству, Сакуре удалось сосредоточиться на работе, и вскоре проект настолько поглотил её, что она и не заметила, как пришло время писать заключение.
Наруто так и не позвонил. Не звонила и Ино, и даже от Хинаты не было вестей, разве только коротенькое сообщение, в котором подруга интересовалась её здоровьем и успехами на работе.
Пожалуй, впервые Сакура так радовалась безразличию своих друзей. Воспоминания о признании Наруто притупились, чувство вины постепенно прошло, мучавшие её по ночам кошмары уступили место глубокому забвенью и путаным снам, которые стирались из памяти в первый же момент её пробуждения.
И всё-таки она так и не восстановилась до конца. Закончилась самая болезненная стадия перемен. Теперь у неё появились силы, чтобы держать мысли и чувства под контролем, но это отнюдь не означало, что всё закончилось. Она продолжала меняться, но уже не замечая этого, ибо осознанно позволила работе полностью поглотить всё своё существо.
Сейчас её мысли занимала предстоящая встреча с Саске. Проект наконец-то закончен, и Учиха сможет по-настоящему оценить её умение и мастерство. Раз за разом она прокручивала в голове их первую встречу, вспоминала все произнесённые им фразы, со стыдом и смущением думала, какое ужасное, должно быть, впечатление на него произвела…
Было странно, что он всё-таки согласился инвестировать её проект. Вряд ли известный бизнес-магнат питает слабость к рассеянным неухоженным девушкам, которые ещё и смеют дерзить ему в собственных владениях.
Не меньший интерес в ней вызывала его женитьба. Женатые люди никогда не ведут себя ТАК… как?
Она не знала. И всё-таки не мог он быть женат! Не мог…
Он вообще произвёл на неё очень двоякое впечатление. Будучи слишком поглощённой собой, она не заметила тогда его холодности, однако то презрение, та неприкрытая грубость, которую она сама же и вызвала своей дерзостью, могли лишь только оттолкнуть, но никак не вызвать в ней расположения. И вместе с тем было ещё что-то необычное, что-то очень, очень странное, что влекло её к этому загадочному человеку и непроизвольно пробуждало в Сакуре смутный интерес.
Во вторник Харуно вернулась домой раньше обычного. Стоял погожий летний вечер, в воздухе витал тонкий аромат цветущих ирисов. Устроившись напротив широкого окна, Сакура пила чай и с тихой грустью смотрела на прохожих. Да… давно она не гуляла… Просто так. Для себя. Всё работа, работа… Наверное, здорово было бы сейчас босиком шагать по горячей мостовой, или, спрятавшись в густой тени парка, целоваться с каким-нибудь парнем, вдыхать этот тонкий запах ирисов, растянуться на мягком золотистом песке, наблюдая, как медленно рдеет небо на западе…
«Как же давно это было…».
Она тряхнула головой, грустно улыбнувшись, и сделала глоток горячего чая. Тридцать лет… Слишком поздно для таких прогулок. Слишком поздно для любви…
Ещё долго Сакура сидела вот так, слушая тихий гул улицы, детский смех и скрип старых качелей в парке. Чай уже давно остыл, небо темнело, и наконец на нём сияющими огоньками зажглись золотистые звёздочки. Голоса прохожих смолкли, в воздухе повеяло ночной прохладой. А Сакура всё вспоминала… думала…
- Эй, Сакура? Ты меня слышишь?
Она вздрогнула, едва не выронив из руки трубку, и, удивленная, спросила:
- Ино? Ты?
- А кто, по-твоему, ещё может звонить тебе домой в половину первого ночи?
Харуно машинально пожала плечами, а потом, спохватившись, ответила:
- Да… А сколько мы разговариваем?
- Две минуты… ты же только что взяла трубку. Опять работала допоздна?
Ино ещё долго что-то говорила, но Сакура, вновь поглощённая своими мыслями, почти не слышала голоса подруги.
Она не хотела вернуться назад. Слишком драгоценными, слишком важными были эти воспоминания, чтобы портить их новыми переживаниями.
Но тогда чего же желало её одинокое сердце?
- …как обычно, вернулся. А что у тебя? Как твой проект? Я слышала, Саске уже в городе. Вы встречались?
Сакура уловила только обрывок фразы, но, по странному стечению обстоятельств, именно он стал главной пищей для последующих её размышлений.
- Я… рада. У меня всё хорошо. Проект закончила ещё в пятницу, а завтра во второй раз встречаюсь с Учихой.
- О, значит, вы всё-таки будете сотрудничать? – Судя по тону, Яманако была удивлена. Ино никогда не воспринимала её работу всерьёз, и ей вряд ли могло прийти в голову, что кто-то, кроме самой Сакуры, конечно, может относиться к этому иначе.
- Пока не знаю. Завтра всё решится.
- Что ж, желаю удачи. – Её голос потеплел, и Харуно поняла, что подруга улыбается.
- Спасибо. Думаю, она мне пригодится. Встреча назначена на два, так что у меня будет целый вечер, чтобы справиться с впечатлениями.
- Правда? Может тогда заглянешь к нам? Наруто, правда, не будет – какие-то проблемы на работе, зато придёт Хината… Заодно расскажешь, каков на деле этот Учиха.
- Не сомневаюсь, что такой же скучный и холодный, как по телевизору, - со смехом отвечала Сакура. – Я обещаю подумать.
- Подумать? – возмущённо фыркнула Ино. – И только?! Нет уж, дорогая, соглашайся! Я знаю, ты ни за что не приедешь, если с тебя не взять обещания! А кто будет утешать, если сделка сорвётся? Кто разделит твою печаль душещипательными рассказами на тему «все мужики – козлы»?!
Сакура снова рассмеялась, с упрёком воскликнув:
- Так-то ты веришь в мои силы?!
- Да ладно, ты же знаешь, я имела в виду совсем другое! В любом случае, ты обязана приехать! Хотя бы чтобы просто рассказать, как прошла встреча и увидеть, какие замечательные туфли я купила на прошлой неделе!
В конце концов, Харуно согласилась. Уже отключив связь, она подумала, как правильно поступила, позволив неугомонной подруге взять с себя обещание. Поддержка и советы Ино всегда помогали в трудную минуту. Она не знала, что готовил для неё следующий день, но уже само осознание того, что её ждут, придавало уверенности в собственных силах.
- Я обязательно справлюсь, Ино, - прошептала Сакура в гудящую трубку. - Ведь у меня есть ты…

- Учиха-сама, ваша жена на второй линии.
Звонкий голосок секретарши заставил Саске едва ли не взвыть от злости. Сжав руки в кулаки, он сосредоточенно потёр виски, бросил очки на толстую кипу непрочитанных документов и сдержанно ответил:
- Скажи ей, что я занят и не могу разговаривать.
- Карин-сан настаивает, Господин. Похоже, это что-то срочное.
«У неё всегда всё срочное. И никогда ничего стоящего», - с досадой подумал Учиха, но всё-таки сказал:
- Ладно, соединяй.
- Дорогой, прости, что отвлекаю, - поспешно затараторили из трубки. – Ты не слишком торопишься?
- Тороплюсь, - холодно отвечал мужчина, придвигая к себе очередной документ и бегло просматривая текст глазами. – Что ты хотела?
- Завтра в восемь состоится банкет по случаю заключения сделки между мэром города и компанией Хиаши Хьюга. Там будут присутствовать все важные лица, и мы тоже должны пойти.
- Я разве запрещал тебе когда-нибудь посещать подобные мероприятия?
- Нет, но я не о том. Мы должны пойти вместе. Я слышала, Неджи Хьюга тоже будет присутствовать. Ты, помнится, хотел поговорить с ним насчёт слияния компаний?
- Когда мне действительно будет это необходимо, - с раздражением воскликнул Саске, - я назначу ему личную встречу. Это всё, что ты хотела сказать?
- Саске! – Голос Карин взвился. – Ты не можешь проигнорировать этот банкет!
- Позволь узнать, по какой же причине? – вкрадчиво спросил Учиха, берясь за следующий документ.
- Но твоя репутация…
- Хватит, Карин. Об этом я волен думать сам. Иди на банкет, если хочешь, но не думай, что я намерен составить тебе компанию.
- Саске! Так нельзя!
- Всего хорошего.
Он повесил трубку, горя желанием запустить телефон в стену, и попытался сосредоточиться на бумагах. Его мало интересовало, что могут подумать журналисты или надменное «светское общество» об их отношениях с Карин, но лишний раз обременять себя её присутствием он не собирался.
Саске подписал ещё несколько документов, прочитал отчёт о текущих расходах в этом месяце, поставил печати на списках, которые необходимо было как можно скорее утвердить, и наконец приступил к архивам.
Текст был сухой и скучный, мысли Саске то и дело прыгали с работы на Карин, а с Карин на Сакуру. Он так и не понял, как относиться к ней в дальнейшем. Никогда ещё Саске не встречал более удивительной женщины, и, пожалуй, никогда ещё так не интересовался ими. Её поведение, вопросы, внешность, проект – всё в ней было совершенно иным, отличным от того, что он привык видеть. Харуно была слишком смешной и непонятной, чтобы вот так просто оставить её без внимания. С другой стороны, если она действительно окажется непутёвым предпринимателем, ей не место в его бизнесе. Он делает крупные ставки, и проигрыши ему не нужны.
Нет, Саске вовсе не потерял голову. Какой бы она ни была, он не позволит мешать развитию его бизнеса. Но она была ДРУГОЙ, и уже одно это вызывало в нём некоторое подобие интереса. Здраво рассудив, что чувства в работе – не лучший советчик, Учихе оставалось только ждать повторной встречи и вердикта Суйгетцу. Возможно, он сумеет оценить её лучше и поможет принять правильное решение.
Раздражающе громкая трель телефонного звонка прервала неспешный ход его мыслей. Саске глубоко вдохнул и потянулся за трубкой. Мысли мыслями, а ему надо работать. Завтра всё решится, а пока…
- Учиха-сама! Господин Хотогава на третьей линии!

Ходзуки нашёл Саске усталым и раздражённым. На столе были в беспорядке разбросаны документы и ручки, телефон разрывался от беспрестанных гудков, пол был усыпан клочками разорванной бумаги. Сам Учиха, обозлённый, взъерошенный, в расстёгнутой на три верхних пуговицы рубашке, читал какие-то документы, помешивая ложечкой остывший кофе.
- Ну и жарища тут у тебя, - протянул Ходзуки, бросая пиджак в кожаное кресло и ослабляя узел галстука.
- Кондиционер сломался. – Саске смерил Суйгетцу угрюмым взглядом и, вернувшись к своим документам, пробурчал: - Ты рано.
- Разве? Пятнадцать минут назад пробило половину.
- Чёрт. Позови Минари, пусть уберёт здесь всё. И налей мне ликёра. Крайний ящик справа, третья бутылка от дверцы.
Ходзуки понимающе ухмыльнулся, позвал секретаршу и, достав три высоких хрустальных бокала, с явным удовольствием извлёк из ящика бутыль.
- Неплохо выглядит. Что это?
- Малибу.
- Канадский, из рома и кокосовых орехов? – со знанием дела осведомился Суйгетцу.
Саске усмехнулся, что-то быстро чиркнул в бумагах, и наконец, отстранившись, вышел из-за стола.
- Где успел попробовать? Вроде только-только вышел.
- Места знаю, - с лукавой насмешкой произнёс Ходзуки и, придирчиво осмотрев друга, хмыкнул: - Надо же, всё-таки не вырядился. Даже галстук такой же.
Саске ничего не ответил, только глаза странно сверкнули из-под чёлки. Пока он перед зеркалом приводил в порядок растрепавшиеся волосы и застёгивал рубашку, Суйгетцу, вальяжно развалившись в кресле, потягивал ликёр, то и дело нетерпеливо посматривая на часы.
- Надеюсь, у тебя пунктуальная подружка.
Учиха даже не успел ответить – на столе запищал телефон, и через секунду звонкий голос Минари счастливым щебетом разнёсся по комнате:
- Господин Учиха, к вам Харуно-сан. Прикажете впустить?
- Похоже, даже слишком пунктуальная, - усмехнулся Саске. – Впускайте.

Наверное, никогда ещё Сакура не чувствовала себя так дискомфортно. Напряжённо выпрямившись, она в упор смотрела на своих партнёров и думала, что никогда ещё ей не было так неприятно находиться в чьём-либо обществе.
Это было гораздо мучительней, чем первая их встреча. И волновал её даже не столько возможный отказ, сколько томительное, тяжкое молчание, нарушаемое лишь тихим шелестом страниц да ровным дыханием присутствующих.
Украдкой вытерев вспотевшие ладони о юбку, Сакура гордо вскинула голову и с беспокойством посмотрела на часы.
- Вы торопитесь? – Непривычно мягкий и снисходительный голос Саске заставил её испуганно вздрогнуть и резко повернуться в его сторону.
- Почему вы так решили?
- За эту минуту вы посмотрели на часы три раза.
Сакура ничего не ответила. Жгучая краска стыда яркими пятнами выступила на побледневшем её лице, но Саске сделал вид, что ничего не заметил.
Она снова и снова продолжала удивлять его. Как будто волнуется, но в глазах – холодная уверенность в себе и собственных силах. Спина неестественно выпрямлена, ладони все в белых полукружьях от ногтей, дыхание тихое, и всё время беспокойно оглядывается и вздрагивает, точно испуганная пичужка.
Он не понимал, в чём дело. Склонившись над столом, тупо пялился в бумаги и вслушивался в напряжённую тишину.
Рядом, нахмурившись, стоял Суйгетцу. Льдисто-синие глаза внимательно вчитывались в строчки, длинные пальцы левой руки машинально выбивали ритм какой-то давно приевшейся песенки. То и дело Ходзуки вскидывал голову и с восхищением смотрел на хрупкую девичью фигурку, но ничего не говорил и снова возвращался к чтению.
Наконец Саске встал, снял очки, потёр глаза и в задумчивости посмотрел на Сакуру.
- Вижу, после нашей первой встречи вы всё-таки решили закончить проект.
- Да.
Сакура с вызовом посмотрела на своего будущего инвестора, но почти тотчас отвела взгляд.
- Суйгетцу?
Её лихорадочно блестевшие глаза жадно уставились на Ходзуки. От напряжения свело скулы, и Сакура даже не смогла выдавить из себя подобие вежливой улыбки. Казалось, услышь она иной ответ, и перегрызёт горло любому, кто посмеет с нею не согласиться.
Суйгетцу глянул на неё с удивлением, настороженно кивнул, щёлкнул зажигалкой и глубоко затянулся.
«Нервничает?».
- Что ж… если проект действительно ваш, и писался без чьей-либо помощи, то… было бы чертовским упущением отказать вам в инвестировании. Нам нужны хорошие партнёры. Только вот встаёт один вопрос, - Суйгетцу стряхнул пепел в серебряную пепельницу и, проницательно глянув на настороженную Сакуру, тихим вкрадчивым голосом сказал: - Можете ли вы поручиться в искренности своих слов?
Это было худшим из всех оскорблений, который ей когда-либо приходилось слышать. Сакура не считала себя красивой, но не сомневалась в своём уме и сметливости, а потому не терпела, когда эти её качества ставились под сомнение. От обиды у неё перехватило дыхание, лицо сделалось мертвенно бледным; она встала, и Саске заметил, как сильно дрожат её руки.
- Вы думаете, - тихим от злости голосом начала она, - что у меня не хватило бы гордости принести вам чужой проект?!
Суйгетцу бросил окурок на стол и тоже встал.
- Бизнес – жестокая вещь. У вас великолепный проект. Настолько великолепный, что возникает вопрос: а действительно ли он ваш?
- Вы ставите под сомнение мои качества предпринимателя?
Он усмехнулся, насмешливо сузив глаза, неторопливо вытащил из пачки вторую сигарету и щёлкнул зажигалкой.
- О нет. Только вашу честность.
С холодным равнодушием Саске смотрел, как меняется выражение её лица. Что она сделает?
Завизжит, как Карин, точно капризное дитя?
Разразится гневной тирадой?
Или, быть может, развернётся и уйдёт, как в тот, первый раз?
- Значит, вот как вы думаете о женщинах? Что же… спасибо за вашу откровенность.
Ошеломлённый, Суйгетцу замер на месте. Сакура говорила спокойным ровным голосом, и лишь обида и горечь зелёными искрами полыхали в её глазах.
- Похоже, вы всё решили заранее. Мне только интересно, чем я заслужила такое отношение?
Саске понимал, насколько оправданна её обида. Знал, что Сакура вправе кричать, вправе уйти, даже ударить. Она была всего лишь женщиной, маленькой, хрупкой женщиной, а таким вообще нет места в предпринимательстве. И всё-таки он не мог отказать. Не мог. Потому что…
- Пожалуйста, сядьте. Я буду инвестировать ваш проект.
Но она скорбно покачала головой, и, прижав к себе бумаги, едва слышно прошептала:
- Нет, Саске-сама, как-нибудь обойдусь. У меня тоже есть гордость и чувства и я не собираюсь терпеть к себе такое отношение.
- Это была проверка.
Суйгетцу хрипло засмеялся, потушил сигарету о пепельницу и широко улыбнулся, показав белый ряд острых зубов.
- Чего? Моей обидчивости? Или, быть может, гордости? – Сакура горько усмехнулась и сделала шаг в сторону выхода.
- И того, и другого. И ещё – вашей выносливости. Как сказал Суйгетцу, бизнес – жестокая штука, и наивным девчонкам в нём не место. У вас хорошая выдержка, вы умны и проницательны, но всё-таки женщина. – Саске на мгновение замолк, внимательно вглядываясь в её недоверчивое лицо. Мягкий розовый завиток волос выбился из причёски и упал на бледную щёку, делая Сакуру очаровательно юной и нежной. – Вы доказали, что сможете работать в тех условиях, которые ставит предпринимательство. В банке вам заёма не дадут, а другие инвесторы вряд ли захотят связываться с женщиной, пусть даже такой умной. Я лично вам обещаю, что никто из моих работников не посмеет вас обидеть. Соглашайтесь, Сакура-сан.
С мгновение она вглядывалась в его лицо. Саске улыбался – одобрительно, по-доброму, слегка прищурив глаза. Рядом, опёршись о стол, Суйгетцу выкуривал третью сигарету. Он весело ей подмигнул, и Сакура словно физически ощутила исходящие от него волны добродушия и благосклонности.
- Ну что? Будем партнёрами?
- Да.

ArTaKa aka Shim, ох, вы так страшно начали, что я приготовилась к суровой критике в свой адрес) Про недоработки мне действительно говорили, и спешу вас обрадовать, что теперь их быть не должно, ибо бету я нашла Надеюсь, что фанфик будет читать гораздо приятнее, чем раньше) "Мне нравится стиль повествования, мне нравится ваш язык, такой понятный, но отнюдь не примитивный, мне очень нравятся герои в вашем исполнении. Еще мне безумно приятно видеть настоящие чувства и настоящую драму, потому что в большинстве случаев мы видим только дешевое мыло, на которое и время жаль тратить, а ваш фик я читаю с удовольствием."/ Вы меня перехваливайте, но мне всё равно приятно)) Драмы здесь, правда, пока нет, но она будет в конце, и, как вы точно выразились, я постараюсь сделать фанфик настоящей драмой, а не "дешёвым мылом")) Надеюсь, что следующие главы этой работы вас порадуют не меньше этой)
knopka, спасибо за столь обширный комментарий) Мне приятно, что вы находите Саске подобным тому, что представлен в манге и аниме. Всё-таки как бы ни пытались мы, авторы, прочувствовать характер героя, всю его глубину удастся выразить только Кишимото. Каждый видит по-своему, а значит, я могу только пытаться сделать Саске его анимационному подобию) С Сакурой то же самое. Что удивительно: во всех фанфиках она у меня получается разная, но всё-таки похожая (на мой взгляд) на свой оригинал)) Мне безумно приятно, что вам так нравится мой стиль; ещё более приятно - что вы ПОНИМАЕТЕ, о чём идёт речь в этой работе. Я очень стараюсь каждой главе придать какой-то жизненный смысл, чтобы читатели не зря потратили время, прочитав мой фанфик, и, быть может, о чём-то задумались в своей жизни. И то, что мне это удаётся, не может не радовать)) Про ошибки я уже писала о ответе ArTaKa aka Shim: теперь у меня есть бета, и их не будет))) Спасибо вам за ваш комментарий!
ТаНеЧкА, мир бизнеса - жестокий мир, а Саске - отнюдь не гуманист. На его корабле нет места трусливым морякам, иначе кто же будет храбро спасать судно во время шторма? В этом эпизоде я показала ту внутреннюю силу Сакуры, которая заставляет её двигаться вперёд. Я показала и её гордость; показала и некоторую жестокость Саске, которая, на мой взгляд, вполне оправдана, ибо в мире бизнеса нет женщин и мужчин, а есть только враги или союзники. Что же касается моей реплики в отношении Саске, то ему, как и большинству людей, достанется по своей же собственной вине. Больше я не скажу, а то читать будет неинтересно)

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. БЛИЗОСТЬ.

Когда Сакура садилась за руль автомобиля, руки её дрожали. Пять минут назад она подписала контракт с одним из самых влиятельных людей на всём Восточном побережье и только теперь, когда груз напряжения наконец-то спал с её худеньких плеч, Харуно начала осмысливать встречу.
Саске определённо был очень странным человеком. И очень жёстким. Сакура ещё не знала наверняка, но уже инстинктивно чувствовала: такой человек никогда не станет жалеть или жаловаться сам. В своих целях он упорен до конца. Хотя разве можно было ждать что-то другое от человека, всю свою жизнь посвятившего бизнесу?
Она не могла его винить, но и понять не могла тоже. Саске был жесток, возможно, даже груб, но он был человеком. Человеком настолько отличным от неё самой, что даже понять его оказалось сложно. Впрочем, у неё теперь будет много времени, дабы разобраться в его характере. Сотрудничество с Учихой потребует полной отдачи сил и времени, но он поведёт её к звёздам, поможет обрести силу и независимость. Всё, что возможно, он ей дал; остальное зависит лишь от самой Сакуры.
- Есть, за что быть ему благодарной, - вслух пробормотала Харуно, неотрывно смотря на запруженную машинами дорогу.
Странно, но сейчас, наконец-то заключив сделку, от которой зависела вся дальнейшая её карьера, Сакура ощущала горечь и пустоту.
А нужно ли ей всё это? Её работа… Проект… Саске… Неужели это действительно то, чего она хотела, к чему так страстно стремилась? Тогда почему? Почему она чувствует себя такой несчастной? Такой разбитой? Усталой?
Сакура любила свою работу. Любила настолько, что могла допоздна засиживаться в офисе, жертвовать весёлыми вечеринками в кругу друзей, спокойным тихим завтраком или сном в мягкой постели. Любила… Но всё же не настолько, чтобы стать её частью.
Она не понимала, что происходит. Не понимала, откуда взялось это недовольство, эта неудовлетворённость жизнью. Ведь всё правильно, правда? Всё так, как должно быть.
В отчаянии Сакура зажмурилась и до боли закусила нижнюю губу. Ей хотелось плакать. Плакать от бессилия, от непонимания, злости на саму себя. Стиснув зубы, Харуно смахнула хрустальные капельки с трепещущих ресниц и пустым взглядом посмотрела на дорогу.
Люди… Зачем они живут? Куда спешат, почему смотрят так равнодушно, так холодно? Их души – какие они? Их чувства – что они? Их мысли…
Сакура почувствовала, как липкая струйка холодного пота медленно скатилась между лопаток, оставляя за собой обжигающе ледяной след. На мгновение у неё возникло ощущение, будто чьи-то сильные пальцы сдавили ей горло, и тихий вздох застыл на её губах.
Трясущейся рукой Харуно потянулась к пластиковой кнопке и открыла окно. Сердце колотилось так неистово, что у неё закружилась голова.
Она не смела думать, будто это наказание свыше. О нет, совсем нет. Всего лишь её выбор. Её самообман…
Приступ прошёл также внезапно, как и нахлынул. Бледная, липкая от пота, Сакура откинулась на спинку сидения и медленно тронулась вслед за бесконечной вереницей машин.
- Прекрасно.
Хината хлопнула в ладоши и, рассмеявшись, звонко чмокнула Ино в щёку.
Устроившись в кресле напротив подруг, Сакура неторопливо пила чай и с какой-то тихой тоской смотрела в окно.
Смеркалось, и небо из безмятежно-голубого превращалось в таинственный чёрный бархат, лишь у самого горизонта полыхая ещё пламенно-оранжевым шёлком и золотя верхушки безмолвных деревьев.
Сакуре нравилось проводить время у Ино. Нравилось вот так сидеть в мягком кресле, прикрыв усталые, покрасневшие от бумажной работы глаза, вдыхать лёгкий запах смеси зелёного чая с мятой и душистый аромат цветов, проникающий сквозь открытую дверь балкона. Она почти спала, когда голос Ино, возмущённый и громкий, прервал её сладкую негу. Повернув голову, Сакура посмотрела на подруг замутнёнными глазами. Разговаривать не хотелось.
- Сакура, ты что же, пришла сюда спать?! Небось, опять мучила себя до утра этими несчастными приготовлениями?!
Рядом тихо вздохнула Хината. Блуждающий взгляд Сакуры упёрся в её красивое бледное лицо, и она с мольбой посмотрела в лучистые глаза подруги. Хьюга тепло улыбнулась, и, чуть склонив голову, прошептала:
- Ино-тян, не тревожь её. Пусть поспит.
- Но она даже не посмотрела на туфли…
- Я уверена, Сакура считает так же, как я.
- Но…
Сакура уже почти не слышала их голосов. Сонная дрёма овладела ею, кружка с недопитым чаем приятно грела руки, а мысли, превратившись вдруг в густую тягучую массу, стали медленно превращаться в смутно знакомые размытые образы, пока, наконец, не исчезли совсем.
«Мы такие разные… но всё-таки – подруги».
Хината всегда удивлялась тому, как они вообще смогли найти общий язык. У каждой – свои ценности, свои мысли и свои чувства, да и проблемы, наверное, тоже свои…
Она закусила нижнюю губу и, чуть склонив голову, задумчиво посмотрела на Сакуру. Как же обманчиво порой первое впечатление! Вроде бы такая маленькая и хрупкая, совсем как фарфоровая куколка, но упорство и сила воли совсем неженские. Несмотря на то, что они общались уже почти три года, Хината почти ничего не знала о жизни подруги. Сакура редко делилась своими проблемами, о чувствах же всегда предпочитала молчать, и тогда Хината лишь по одним глазам да искажённому болью лицу могла догадаться, какие бури бушуют в душе Харуно. Но даже в эти моменты Хьюга не знала, о чём вспоминает подруга.
Хината знала, что это отнюдь не говорит о её замкнутости или угрюмости. Просто Сакура не привыкла делить свою душевную боль. Её сдержанная замкнутость – всего лишь отпечаток прошлого, и, возможно, выпади ей более счастливая карта, сейчас Хината бы видела совсем другую женщину.
«С Ино в этом отношении гораздо проще. Хотя и жизнь у неё совсем другая… Да и мучения, наверное, тоже свои».
С Ино действительно было проще. Несмотря на некоторую вульгарность, у неё было доброе бесхитростное сердце, а понятия, которыми Яманако руководствовалась в повседневной жизни, и в корне отличались от верований Сакуры. Ино плакала, когда хотелось плакать, и смеялась, когда было смешно. Наверное, из всех них она единственная была самой живой – в том, конечно, смысле, что не гнушалась своей человеческой сущности. И всё-таки было в ней что-то такое, что делало её похожей на Сакуру; что-то, что Хината могла лишь смутно чувствовать, но никогда – понять.
Хината редко думала об этой таинственной связи, но сейчас, наблюдая за бледным лицом спящей, почувствовала вдруг необъяснимую тоску. Нежный девичий лик скрывала вечерняя тьма, и Хьюга слышала только, как мерно вздымается и опускается её грудь, да колышутся растрёпанные завитки волос, тревожимые тёплым летним ветром.
- Как ты думаешь, что ей снится?
Голос Ино, необычайно мягкий и сонный, прозвучал как будто сквозь полудрёму.
«Наверное, тоже устала», - подумала Хината, переключив своё внимание на вторую подругу.
- Надеюсь, что-нибудь приятное. Знаешь, мне иногда так больно за неё. Так грустно…
- Почему? – казалось, Ино тоже вот-вот заснёт, настолько тихим был её шёпот.
- Не знаю. Просто очень тяжело видеть, как она мучается, и сознавать, что ничем не можешь помочь.
Хината замолчала, ожидая ответной реплики, но Ино так ничего и не сказала. Лишь одна незаметная прозрачная капелька скатилась по щеке и растаяла на губах, горячая и солёная, как кровь… как её сердце.

Он не знал, как давно это место перестало быть для него домом. Не знал, сколько ещё будет приезжать и подолгу смотреть на чёрные окна безмолвного дома, пытаясь и не находя в себе сил выйти из машины. Не знал, сколько будет ждать ЕЁ звонка…
Сегодня окна были такими же тёмными и пустыми, как вчера. И всё-таки – Наруто ощущал это особенно чётко – что-то было не так.
Припарковавшись напротив коттеджа, Удзумаки чуть прищурился и внимательно осмотрел пустынную улицу. Около соседнего дома, припаркованный возле персиковых деревьев, примостился маленький «Фольксваген» Хинаты.
Странно. Если у них гости, почему же тогда в гостиной темно?
Удивлённый, Наруто вышел из машины и легко взбежал по каменным ступенькам. Дверь оказалась заперта на ключ, и когда Удзумаки поворачивал тугой засов, ладони неожиданно покрылись холодным липким потом.
Мужчина тенью проскользнул в тёмную прихожую и, бесшумно ступая по новому французскому ковру, медленно направился в зал.
Когда под высокой аркой, словно из воздуха, выросла чья-то тень, он отпрянул, поражённый.
- Наруто?
От звуков её голоса всё внутри болезненно сжалось в сладостной пытке. Замерев, Удзумаки жадно рассматривал тонкий девичий стан, чувствуя, как тяжело бьётся его сильное сердце.
Она пришла. Пришла. Пришла!
От осознания нахлынувшего счастья Наруто не мог произнести ни слова. Внутренне напрягшись, он сделал осторожный шаг вперёд, но Сакура тут же отпрянула, словно испуганная птичка вспорхнула с встревоженного дерева.
- Сакура…
- Нет… нет, Наруто, пожалуйста… я ухожу.
Но он не слышал её. Всепоглощающее, неведомое доселе чувство страсти наполнило Удзумаки до краёв; он тяжело дышал, а в застланных поволокой глазах вспыхнули тусклые искры.
Чувство страсти. Такое же тяжёлое, как нежен её голос; такое же всеобъятное, как его влечение.
Как Удзумаки очутился рядом, Сакура не заметила. Он схватил её за плечи и привлёк к себе с такой силой, что на бесцветной коже остались синие отпечатки его пальцев.
- Сакура. Сакура, посмотри на меня… Пожалуйста!
Но она не хотела. Извиваясь, как змея, пыталась выбраться из стальных тисков и сдержать судорожные всхлипы.
- Сакура… Сакура, пожалуйста… - Наруто нагнулся к ней, но Харуно в ужасе отстранилась.
Удзумаки взглянул в её белое лицо, и хватка его ослабла. Слова, прежде диктуемые безудержным шёпотом его тёмной натуры, прозвучали глухо, едва слышно, и разбились в горькой тишине безучастного дома.
- Люблю…
Сакура смотрела на него с такой болью и отчаянием, что, не выдержав, Удзумаки отвернулся и упёрся лбом в деревянный косяк, пытаясь совладать с предательской дрожью в пальцах.
- Прости… Прости, Наруто.
Голос Сакуры прервался и затих. Удзумаки зажмурился с такой силой, что на глазах выступили слёзы.
Сзади негромко хлопнула входная дверь. Сакура ушла, и только запах её духов, неуловимо-сладостный и терпкий, казалось, ощущался ещё в вечернем воздухе.
Прости…
Это слово таяло на языке, причиняя невообразимую горечь. Он знал: это – последняя её просьба. Её последнее пожелание…
- И ты тоже прости, Сакура-тян… Прости меня…

Хоккайдо… Поистине огромный… Поистине прекрасный.
Странно, но Саске почему-то нравилось наблюдать за ночной жизнью города. Озарённый ночными огнями, Хоккайдо, казалось, весь купался в свету, горел, подобно яркой звёздочке, гудел роем миллионов неслышных голосов. Вряд ли он ещё скоро увидит нечто подобное. Те две недели, что супруги провели в отеле, промелькнули как один день. Бесконечно длинный, утомительно-скучный день. Уже завтра они переедут в роскошный коттедж в элитной части города, и жизнь снова превратится в сплошной поток однообразных серых будней, бессмысленно пустых, бессмысленно тяжёлых…
Откупорив бутылку «Бейлиса», Саске щедрою рукой плеснул игристую жидкость в бокал и, блаженно закрыв глаза, сделал маленький глоток.
В отношении алкоголя Учиха был очень щепетилен. Если вино – то только французское; мартини обязательно с вишнёвым соком, а ликёр… Ликёр был для него особенным напитком. «Лимончелло», «Амаретто» или «Шериданс» - всего лишь сладкая утеха для изысканного вкуса. Но «Бейлис»… «Бейлис» он никогда не пил в компании. Только в одиночку.
«Слишком приятное наслаждение, чтобы его делить».
- Как же давно это было…
Учиха редко думал о прошлом. Редко думал о жизни… О своих мечтах. Но сегодня… сегодня он вспомнит всё. Ещё раз, чтобы потом надолго забыть…
Саске никогда не жил прошлым. У него просто его не было, этого прошлого. Лишь смутные образы, тени, отражение той реальности, в которой живёт. Всегда жил. И, наверное, будет жить…
Но одно Саске помнил очень хорошо. Вкус губ той девушки, которая подарила ему свой первый поцелуй.
«Сливочные… - он улыбнулся и, вдохнув пряный аромат ликёра, сделал ещё один глоток. – Как “Бейлис”». Он многих потом ещё целовал. Но её – ту, первую, - так и не нашёл…
Сладкая истома медленно растекалась по телу, и Саске, почувствовав, как усталые веки смыкаются под влиянием алкоголя, позволил себе слабину.
Мысли о поцелуях навеяли другие, менее приятные воспоминания. Прожив с Карин три года, он так ни разу и не поцеловал её. По-настоящему. Лишь холодные бесчувственные прикосновения, но - ничего больше. Карин мало что значила для его сердца. Слишком мирская, чтобы полюбить. Всё чаще Саске ловил себя на мысли, что ощущает досаду и некое раздражение, когда она делает попытки к сближению. Забыть о ней было проще, чем принять её любовь, ведь тогда ему бы пришлось взвалить бремя ответственности на свои плечи. А Саске слишком ценил свою свободу, чтобы продавать её несуществующей любви.
«Глупо злиться на то, что тебе неподвластно».
И всё-таки он злился. Злился на то, что НЕ МОГ быть счастливым. И дело тут было не только в Карин.
Почему он устал? Почему смотрит с тоской на неоновые огни города? Почему дышит так тяжело, так хрипло, словно невольник, которому тяжёлая болезнь сдавила грудь, не позволяя дышать в полную силу?
«Ты знаешь ответ, Саске. Знаешь…».
В комнате тихо щёлкнула дверная ручка. Саске сжал горлышко бутылки и, откинувшись на спинку пластмассового кресла, попытался вдохнуть.
Вот Карин включила ночник и, шурша подолом вечернего платья, принялась вытаскивать шпильки из сложной причёски.
В груди что-то больно сжалось; лёгкие с силой вытолкнули воздух.
- Саске-кун? Ещё не спишь?
Не получилось…
- Сейчас лягу.
С трудом заставив себя встать, Саске медленно подошёл к перилам и посмотрел вниз. Холодное стекло обожгло кожу; ухмыльнувшись, Учиха поднёс бутыль ко рту и сделал два больших глотка, в последний раз наслаждаясь божественным сливочным вкусом.
А потом разжал ладонь.

Следующее утро выдалось пасмурным и дождливым. Холодный дождь всё ещё безучастно барабанил по стеклу, когда Саске, усталый, продрогший, стремительным шагом вошёл в кабинет, на ходу снимая с себя лёгкое летнее пальто и одновременно выговаривая что-то запыхавшейся Минари.
- Подготовь все документы, касающиеся корпорации Хьюга; у меня сегодня назначена встреча с их представителем. Если будет звонить Карин, сразу соединяй со мной – мы сегодня переезжаем… - Учиха тряхнул мокрыми волосами, негромко выругался и бросил мокрое пальто на ручку кожаного кресла. – Если на сегодня кому-то назначено, отменяй без разговоров: я буду отсутствовать всю вторую половину дня. Ну, что там ещё?
Минари, спешно записывающая приказы начальника, пролистала исчерканный ежедневник, беззвучно шевеля губами, как будто разговаривала сама с собой.
- Вроде, ничего… Только вот к одиннадцати должна подъехать Сакура-сан…
- Теперь ты пускаешь её в любое время. Всё?
Минари ещё раз просмотрела свои записи и, убедившись, что ничего не пропустила, утвердительно кивнула головой.
- Отлично. А теперь приготовь мне кофе и убери тут всё. И принеси документы, которые нужно подписать до встречи с Хьюгой: хочу заняться этим, пока есть время.
Саске подошёл к своему столу, скинул пиджак и, ослабив узел галстука, почувствовал что-то вроде облегчения. Надо же, как угнетающе действует лишь одна мысль о работе. Даже галстук, казалось бы, малозначительная, не стоящая внимания вещь, и тот уже стал своеобразным символом его обязанностей. Бросив хмурый взгляд за окно, Саске с горькой иронией подумал, что вряд ли какой-нибудь другой предмет туалета сумел бы лучше передать его состояние.
«Душит, как работа».
Негромкое покашливание Минари за спиной заставило Учиху напрячься в предчувствии чего-то нехорошего. Она стояла, виновато потупившись, и умоляюще смотрела на Саске из-под полуопущенных чёрных ресниц.
- Ну, что ещё?
- Саске-сама, я… я не подготовила документы.
Одной этой фразы было достаточно, чтобы испортить ему настроение на весь оставшийся день. На мгновение Саске закрыл глаза, заставляя взять себя в руки, а когда заговорил, голос его прозвучал холодно и сухо:
- Позволь узнать, почему?
- Вчера я весь день занималась отчётами и рабочим архивом. А так как вы не сказали, что вам нужны документы для встречи с Господином Хьюгой…
- Ладно, иди, – Саске с силой дёрнул на себя дверцу ящика, где хранилось спиртное, и уже более вкрадчивым тоном добавил: - Если к полудню они не будут готовы, можешь распрощаться с местом.
Губы у Минари задрожали, из ежедневника посыпались какие-то бумажки. Саске плеснул себе виски, мимолётно подумав, что стоило бы нанять ей помощницу, но вслух ничего не сказал.
Когда через пять минут Минари вернулась в кабинет с кружкой дымящегося чёрного кофе, глаза у неё были красные. Она повесила его пальто в шкаф, подала на подпись какие-то бумаги и бесшумной тенью выскользнула в приёмную.
Саске достал из кармана пачку дорогих сигарет и щёлкнул зажигалкой. Взял ручку, не глядя, подписал несколько документов, сделал глоток кофе. День вроде бы только начался, а он уже устал так, словно сутки проработал на каменоломне. Дверь в приёмную была чуть приоткрыта, и Саске слышал, как утробно гудит включенный компьютер. Наверное, сейчас Минари будет распечатывать бумаги на подписи. Учиха сделал ещё один глоток кофе и неожиданно поймал себя на мысли, что нисколько не сочувствует своей секретарше.
Время ползло мучительно медленно, а работа всё только увеличивалась и увеличивалась. Пробило девять; почти тут же тишину комнаты разорвал возбуждённый голос Карин, которая, похоже, уже успела встать и теперь намеревалась обсудить с мужем детали их переезда. Появилась Минари с новой охапкой документов: выглядела она значительно бодрей. Саске кивнул ей, беззвучно прося принести ещё кофе, и промычал что-то нечленораздельное в ответ на весёлое чириканье жены.
К одиннадцати часам Учиха уже был готов с корнем вырвать телефонный шнур из розетки и сжечь всю ту гору бумаги, которую Минари принесла ему на подпись. За это утро он успел выпить пять кружек кофе и почти на половину осушил литровую бутыль коллекционного итальянского виски. Когда Карин, наконец, закончила свой монолог, и Саске с чувством громадного облегчения отключил громкую связь, в дверях кабинета неожиданно возникла Сакура. Волосы её, влажные от дождя, мягкими завитками спадали на бледное лицо и шею, на щеках играл очаровательный румянец, грудь высоко вздымалась от быстрой ходьбы.
Учиха встал, растерянно разглядывая нежданную гостью и бегло просматривая ежедневник. Странно, вроде бы, на сегодня не назначено…
- Добрый день, - чуть покраснев, выдавила Сакура и поспешно отвела глаза. Она догадалась, что Саске не ожидал её увидеть, и почему-то это вызвало в ней лёгкое чувство досады.
- Добрый. Не думал, что вы придёте, – Саске снова сел в кресло, надел очки и принялся за чтение очередного документа.
Сакура промолчала и крепче стиснула в замёрзших пальцах мокрую сумочку. Это что же, ещё одно испытание? Или Учиха так обращается со всеми своими партнёрами?
Ситуацию, как ни странно, разрешила Минари. Проскользнув мимо Сакуры, она порхнула к столу начальника, мимоходом одарив молодую посетительницу дружелюбной улыбкой.
- Добрый день, Сакура-сан. Вы бы разделись, а то ещё простудитесь. У вас пальто всё мокрое…
Немало удивлённая, Харуно дрожащими пальцами принялась расстёгивать перламутровые пуговицы, старательно отводя взгляд от Саске. Минари помогла ей снять пальто и, улучив момент, тихонько шепнула:
- Хозяин сегодня не в духе. Наверное, забыл, что сам же с утра приказал мне в любое время пускать вас в офис.
Сакура неуверенно улыбнулась, но так и не нашлась с ответом. Краем глаза она заметила, что рука Саске застыла в воздухе, а угрюмый взгляд угольных глаз смотрит с таким неудовольствием, будто она лишила его последней радости в жизни.
Саске действительно очень не понравилось происходящее. Долгий и бессмысленный, по его мнению, разговор с Карин, скучные бумаги – всё это могло утомить кого угодно, а тут ещё, словно мало выпало наказаний на его долю, пришла эта девчонка, которая, конечно, будет раздражать и мешать работать до самого обеда…
И всё-таки он ничего не сказал. Пока Харуно, подойдя к зеркалу, пыталась привести в порядок свою причёску, он украдкой разглядывал её точёную фигурку и думал, что, пожалуй, не так уж она некрасива. Даже наоборот, по-своему очаровательна и так по-детски мила, что невозможно оторвать глаз.
Она была очень хрупкая и худенькая и чем-то напоминала фарфоровую статуэтку. Строгая, собранная, сегодня Сакура была одета в чёрную юбку-карандаш и белоснежную сорочку с накрахмаленным воротничком, открывавшую прелестный вид на её белые груди. Волосы, собранные в аккуратный пучок на затылке, растрепались от промозглого дождя и ветра и мягкими завитками спадали на её лицо.
Поглощённая своим занятием она не видела его оценивающего, почти жадного взгляда и, только когда чуть хрипловатый голос нарушил тишину кабинета, испуганно вздрогнула и обернулась.
- Не надо. Не трогайте волосы; пусть будут, как есть. Вам идут кудри.
Второй раз за эти десять минут Сакура почувствовала, как лицо её заливает краска. От смущения она не знала, куда девать руки, а когда отвернулась в сильном волнении, Саске не без удовольствия отметил, как отчаянно бьётся жилка на её изящной шее.
Вошла Минари с подносом, на котором стояли две чашки крепкого кофе, сахарница и небольшая вазочка с печеньем. Пока она сервировала маленький журнальный столик, заваленный кучей ненужных документов, Саске сухим тоном осведомился, приготовила ли она бумаги, необходимые для встречи с Хьюгой.
- Да, Господин, сейчас распечатываются последние пять листов. Прикажете принести их немедленно?
Учиха черкнул что-то на листке бумаги, отложил его в сторону и задал следующий вопрос:
- Сколько их всего?
- Около ста страниц.
- Уже отсортированных? – уточнил Учиха, снимая очки и потирая усталые глаза.
- Нет. Чтобы отсортировать, нужно сначала прочитать; а это уже ваша работа. Сакура-сан, выпейте кофе, у вас такой замёрзший вид…
Саске с трудом сдержал рык злости, так и подбивающий сжечь все эти никчёмные документы, а заодно и телефон, так не вовремя разразившийся надоедливой громкой трелью.
Звонила, конечно, Карин. Её капризный голос эхом разнёсся по кабинету, пробуждая в Саске отчаянное желание немедленно придушить её голыми руками.
- Милый, такси вот-вот приедет, а я до сих пор не могу найти те носки, которые подарила тебе на прошлое Рождество…
Сакура поперхнулась кофе и поспешно отвернулась, чувствуя на себе полный ненависти взгляд Учихи. Рядом Минари закусила губу, изо всех сил стараясь сдержать смех.
А Карин, как ни в чём не бывало, продолжала щебетать:
- И твой лучший парадный костюм – почему я не увидела его в шкафу? Только не говори, что не взял его с собой…
- Чёрт возьми, Карин, кто из нас собирает чемоданы?!
- Но…
Учиха что-то рявкнул в ответ, но Сакура не расслышала ни слова. В голове у неё царил настоящий сумбур. Она умоляюще посмотрела на Минари, но та только покачала головой и, наклонившись, быстро прошептала:
- У Саске-сана очень своеобразная жена… и, похоже, сегодня она его уже довела. Может, дать вам какую-нибудь работу? Учиха-сан сгоряча, знаете, и обидеть может…
«Можно было и не пояснять…».
- Было бы неплохо. Только побыстрей, ладно?
Минари ободряюще улыбнулась и тут же скрылась в приёмной. В эту же секунду Саске, с грохотом отодвинувшись от стола, встал, и Сакура почувствовала, как её невольно охватывает страх.
Он схватил полупустую бутылку, наполненную золотистой жидкостью, и сделал несколько больших жадных глотков. Сакура сжалась, не смея поднять взгляда, когда ей на колени вдруг опустилась толстая кипа бумаг.
- Прочитайте и отсортируйте как можно скорее. Саске-сану сегодня это будет нужно для встречи.
В приёмной зазвонил телефон, и Минари, бросив что-то ещё, убежала отвечать, а Сакура, прихлёбывая остывший кофе, принялась изучать бумаги. На Саске, раздражённо вышагивающего в каком-нибудь полуметре от её места, она старалась не обращать внимания и, в конце концов, настолько погрузилась в работу, что когда его голос, уже значительно более мягкий, чем в разговоре с Карин, прозвучал над её плечом, Харуно вздрогнула и, удивлённая, подняла голову.
- Что у вас тут?
- Бумаги, – собственный голос показался ей слабее мышиного писка.
- Откуда?
- Минари-сан дала. Сказала, что они нужны вам к сегодняшней встрече.
Саске слегка нахмурился и, склонившись чуть ближе, попытался прочесть один из документов. Его тёплое дыхание случайно опалило щёку, и Сакура явственно уловила насыщенный запах спиртного, табака и кофе. Почему-то ей стало трудно дышать, пульс участился, и, казалось, она слышит его частое биение у себя в голове.
Слишком близко.
Словно ощутив её внутреннее напряжение, Саске пытливо посмотрел на партнёршу и неожиданно почувствовал сухость в горле.
«Такая… красивая!»
И испуганная. Он понял это по мягким, чуть подрагивающим губам и удивлённому взгляду, каким Сакура смотрела в его лицо.
Захотелось пальцем провести по её болезненно-белой коже и вдохнуть запах мокрых кудрей, так красиво обрамляющих девичье лицо.
Но вот она дёрнулась, отшатнувшись от него, словно бабочка, и опустила глаза, попытавшись сосредоточиться на тексте.
Слишком быстро.
- Саске-сан? Вы подписали все документы, которые касаются отдела управления?
Он нехотя отошёл от её кресла, буркнул что-то в ответ Минари и, усевшись на прежнее место, закурил.
- Хорошо, значит, я могу отправлять их с поверенным и добавить в архив, чтобы…
Неестественно громкий, хриплый кашель заставил Минари прервать свою речь и с беспокойством оглянуться на Сакуру. Она прижала ладошку к груди и лицо её, и прежде бледное, сделалось меловым. С грацией тигра Саске вскочил с кресла, но она остановила его, сдавленно прошептав:
- Нет… всё в порядке, просто… потушите сигарету…
С мгновение он смотрел на неё недоверчиво, а потом бросил окурок в пепельницу. Испуганная Минари поспешила раскрыть окно, и в кабинет хлынул холодный, напоенный дождём воздух.
Сакура попыталась благодарно улыбнуться, но в глазах её стояли слёзы. Она дышала тяжело и неровно, но прежний цвет лица понемногу возвращался к ней, и кашель прекратился.
На все вопросы заботливой секретарши относительно своего самочувствия она отвечала уклончиво, и, в конце концов, Минари сдалась, наказав немедленно сообщить ей, если Сакуре вдруг станет хуже.
Но она так и не сообщила, хотя дышала с явным трудом и долго смотрела затуманенным взглядом, прежде чем смогла вновь вернуться к своему делу.
В половину второго Сакура закончила свою работу и отдала отсортированные документы Саске. Он кивнул, бегло просмотрел бумаги, поставил роспись и печать, и наконец, с чувством выполненного долга, отложил их в сторону.
- Вы хороший предприниматель, - заметил Учиха, наливая себе виски и откидываясь на спинку кожаного кресла. – Хотите выпить?
Она всё ещё возилась с какими-то бумагами, кучей сваленными на журнальный столик, и Саске заметил, как нервно её пальчики стискивают края листов.
- Нет, спасибо, я не пью.
Она поспешно отвернулась, как будто не желала, чтобы он увидел её лица, и принялась зачем-то рыться в сумочке.
Саске её отказ уязвил. Было странно слышать такое от вполне взрослого, состоявшегося человека.
- Хм, вот как? Что же вы предпочитаете?
Сакура как будто задумалась, по-детски закусив губу, и ответила с лёгкой полуулыбкой:
- Виноградный сок, зелёный чай… и ликёр… иногда.
Судя по её полыхнувшим щекам, Сакура слукавила, вот только Учиха никак не мог понять, в чём именно.
- Что ж, я готов угостить вас тремя этими напитками, если вы составите мне компанию за обедом. Вы помогли мне, а я не люблю оставаться в долгу. Соглашайтесь, Сакура.
«Всё равно придётся», - добавил он про себя, но вслух, разумеется, ничего не сказал.
Казалось, его предложение заставило её призадуматься. Она растерянно посмотрела на Учиху, потом пытливо – на бегущую стрелку часов. И, наверное, дала бы положительный ответ, если бы в этот момент не зазвенел телефон в её сумочке.
Извинившись, она посмотрела на светящийся дисплей и чуть нахмурилась. Пальцы быстро забегали по кнопкам; похоже, набирала сообщение, и ещё минуты две они просидели в молчании: он – задумчиво рассматривая её и время от времени пополняя стакан виски; она – сосредоточенно поджав губы, как будто размышляла над сложной математической задачей.
Наконец, сообщение было отправлено, и Сакура с неподдельной грустью в голосе сказала, что сегодня не сможет разделить с ним трапезу.
Саске не понравился её ответ. Со стуком поставив стакан на стол, он слегка прищурился и мягким бархатным тоном, сводившим с ума всех представительниц прекрасного пола, предложил перенести обед на завтра.
Она согласилась, впервые за весь день посмотрев на него с неуверенной улыбкой, и стала собирать вещи. В груди всё горело при мысли, что Учиха смотрит на неё, и, вся в смешанных чувствах, Сакура покинула офис, оставив Саске наслаждаться компанией одиночества и полупустой бутылкой виски, запах которого не далее, как час назад, так сильно вскружил ей голову.

Для читателей:
Во-первых, в очередной (и, наверное, даже не в последний) раз извиняюсь, что так долго тянула с продолжением. Для тех, кому интересно, сообщаю радостную новость: фанфик уже закончен, осталось только отбетить. Вместе с эпилогом остаётся три главы, которые я попытаюсь при содейстdии Анечки выставить хотя бы до середины июля.
Надеюсь, эта глава вам понравится) Приятного прочтения и спасибо, что заглянули в тему

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ШЁПОТ СЕРДЦА.

Когда Саске припарковал свой чёрный автомобиль возле роскошного коттеджа, который теперь временно являлся его домом, подол неба уже объяли багряные ленты заходящего солнца.
Они сняли небольшой, но изысканный трёхэтажный домик на побережье - чудесное сооружение из камня и стекла, окнами выходившее на пустынный пляж. Позади дома раскинулся роскошный сад, а ещё дальше, окутанная туманной дымкой, виднелась сизо-серая купа деревьев - должно быть, лес.
Несмотря на то, что место жительства, как и коттедж, выбирала Карин, в этот раз она не прогадала. Саске не любил вычурную роскошь – слишком уж она отдавала горделивостью и в его глазах всегда была не более, чем свидетельством плохого вкуса и человеческой глупости. Карин, которая не составляла исключение из правил и, конечно, предпочитала нелепо-торжественный шик истинной красоте, немало удивила Учиху, когда обнаружилось, что местом его злоключения будет не напыщенно-кичливый особняк, а изысканный, хотя и простой, домик на побережье. И несмотря на то, что домик этот всё-таки не мог избавить его от её общества, он сулил немало приятных минут в умиротворяющей тиши сада или молчаливой ветхой красоте кабинета, где так приятно пахнет шалфеем и ромашкой.
Карин Саске нашёл в гостиной – просторном светлом помещении сплошь из стекла, увитого зеленью. Склонившись над диваном, она методично взбивала подушки, одновременно что-то быстро выговаривая суетливой служанке. На ней было новое платье – тончайший газовый шифон малинового цвета, настолько лёгкий и прозрачный, что, казалось, образует вокруг неё душистое облако.
Услышав тяжёлые шаги, Карин распрямилась, машинально поправила рыжие кудри и улыбнулась безоблачно-счастливой улыбкой.
- О, любимый, ты как раз вовремя, - проворковала она своим звонким голосом и порхнула к Учихе на грудь, словно яркая ночная бабочка.
Саске приветствовал жену холодным, едва ли не равнодушным объятием. От Карин сильно пахло духами: Учиха уловил столь любимое им сочетание ванили, мускуса и амбре.
- И по какому же поводу ты так вырядилась?
От её запаха у Саске слегка закружилась голова, и он почувствовал лёгкую дурноту.
- Ну как же, ведь сегодня первый день, как мы живём в этом доме. Я решила устроить приём и пригласила лучших из лучших в здешнем обществе. Они уже должны скоро подъехать.
С каждым мгновением настроение у Саске стремительно портилось.
- А почему, позволь осведомиться, ты не посчитала нужным поставить меня в известность?
- Ох, Саске, ну не начинай! Ты бы сразу же сбежал на свою работу или вообще ночевать не пришёл…
Её капризный голос окончательно вывел Учиху из себя.
- Что ж, ты права - я бы не пришёл. И сейчас не намерен здесь оставаться. Позвонишь, когда наскучит развлекаться.
Он резко стянул с себя пиджак и швырнул на диван. Всё внутри буквально клокотало от гнева. Не обращая внимания на окрики жены, Саске стремительно поднялся по ступеням в прохладную, залитую вечерним солнцем спальню и рывком стащил с себя галстук. Потом глубоко вздохнул, стараясь избавиться от назойливого аромата духов Карин, распахнул балконные двери.
Злиться на Карин было глупо и бессмысленно. Саске на минуту закрыл глаза, прислушиваясь к себе: не шевельнётся ли в груди злость на дражайшую супругу?
Но он ничего не почувствовал. Только досаду – от осознания того, что вечер безнадёжно испорчен; и лёгкую, едва ощутимую неприязнь.
Но – вот странно! – неприязнь эта была вызвана вовсе не самовольством Карин или их пустой бессмысленной ссорой. Ему не понравились духи.
Ей нельзя было так пахнуть. Это не её аромат.
Саске прикрыл усталые, налившиеся свинцом веки. От постоянного напряжения глаза и шея сильно болели, зато приступ тошноты почти совсем прошёл.
Он не мог сказать, почему этот запах вызвал у него такие странные эмоции. Ведь, если вспомнить, Карин всегда сильно душилась, и в воздухе потом ещё долго витал насыщенный аромат её парфюмерной воды. Но этот запах… такой чувственный, бесконечно притягательный, головокружительный… Отчего-то Саске знал, что так, как Карин, может пахнуть только одна женщина. Та, для которой созданы эти духи. Та, которая найдёт в них часть себя.
На лестничной площадке уже слышались торопливые шаги, и Саске, рывком поднявшись, поспешил скрыться за дверью в ванную.
И в очередной раз Карин исчезла из его жизни, словно утренняя дымка растворилась в тёплых солнечных лучах занимающегося дня.

Наверное, было бы странно полагать, что, прожив с Карин под одной крышей целых три года, Саске на самом деле вовсе не знал ни её сердца, ни души. Как уже упоминалось ранее, супруги эти были людьми из разных миров, а оттого понять и разобраться в чувствах другого практически не представлялось возможным. Во всяком случае, это утверждение справедливо в отношении Саске, ибо он, не испытывая привязанности к жене, никогда ею и не интересовался. То, что он видел, было лишь одной из многочисленных её масок, но отнюдь не свидетельствовало об истинной сущности. Карин была в меру красива и в меру глупа, чтобы, как казалось Саске, не замечать его пренебрежения, и, по его глубокому убеждению, в совместном их браке более всего ценила те деньги и связи, коими обзавелась, став его женой.
Сказать, что Учиха был не прав, значит, солгать, ибо при нём Карин была именно такою, какой он привык её видеть. Но он не знал и, по правде говоря, не мог знать о том, что таится в глубинах её сердца.
Поднявшись наверх, Карин не стала уговаривать мужа спуститься вниз и принять участие в праздничном банкете. Шум воды в ванной явственно дал понять, что её слова всё равно не будут услышаны, а ждать, пока Саске оттуда выйдет, у неё не было времени.
Приём устраивался в роскошном, увитом зеленью и благоухающими розовыми кустами саду. Терраса, примыкающая к их новому жилищу, была в меру просторна, чтобы расставить там столы с угощением и несколько плетёных кресел для утомлённых едой и танцами гостей. Повсюду, словно капли золотой росы, блестели оригинальные «фонарики-светлячки», озаряющие сад мягким чарующим светом и сияющей дорожкой уходящие вглубь парка, где наверняка скоротает сегодняшний вечер не одна влюблённая пара, ищущая уединения и тишины.
Слегка шурша воздушным подолом малинового платья, Карин необычайно грациозно спустилась вниз по каменной лестнице, желая самолично убедиться в полной готовности к предстоящему празднику.
Глупо было полагать, что коль Саске не пожелал принять участия в её маленьком банкете, она лишит подобного удовольствия себя или ожидающихся гостей. Но обосновывалось это отнюдь не равнодушием и ветреностью, а всего лишь разумным расчётом.
В своей жизни Карин вынуждена была пройти нелёгкий путь, прежде чем достигнуть своего нынешнего положения в обществе. Она родилась в бедной семье деревенского рыбака и почти десять лет прожила в грязной убогой лачужке, которая одновременно служила домом ещё пяти-шести таким же обнищавшим семьям. Мать её, некогда слывшая красивой, умерла вскоре после рождения дочери, и девочка осталась на попечении пьяницы-отца, добросердечного, но, увы, слабовольного человека, предпочитающего горькое забвенье более чем удручающим реалиям.
Конечно, живя в такой семье, ни о каком воспитании не могло быть и речи. Карин чудом закончила школу и к семнадцати годам, несмотря на те условия, в которых существовала столько лет, обрела, наконец, главный свой козырь - красоту. К тому времени её отец тяжело заболел и вскоре умер от тифа. Тогда девушка впервые лицом к лицу столкнулась со всеми жестокостями человеческого общества.
У Карин не было ни денег, ни связей, ни даже видов на будущее. Похоронив отца, она перебралась в Токио, «город возможностей», о котором столько рассказывали ей в детстве и который преподал ей все самые важные жизненные уроки. Она нищенствовала; она просила милостыню, но одновременно она искала и всегда верила, что однажды счастливая звезда упадёт и к её ногам.
Случай не заставил себя ждать. Очень скоро в ней проявились актёрские способности, и Карин стала играть на сцене.
Это были самые трудные, самые мучительные годы её жизни. По-прежнему она скиталась по трущобам и жила впроголодь, но теперь у неё появилась возможность наблюдать другую жизнь. То была жизнь разгульная и богатая, и вели её, конечно, самые знаменитые актёры и их фаворы. Ибо никто другой, как женщина низкого происхождения, не будет так ценить деньги, когда, оказавшись в обществе поистине почтенном и светском, становится объектом поклонения самых завидных мужчин города.
Именно тогда Карин решила, что будет жить достойно. Она была талантливее многих; красота её ещё не увяла, и она непременно собиралась стать богатой, невзирая на то, какими способами ей может даться эта состоятельность.
Наверное, тот адский труд, те нечеловеческие усилия, которые приложила Карин к достижению своих целей, многим покажутся слишком высокой ценой за столь сомнительное счастье. Она не ждала помощи, но никому её и не оказывала, ибо любой вид деятельности – мясной рынок, жестокий и беспощадный, где люди – всего лишь товар, который надобно поскорее сбыть с рук, пока не вышел срок годности.
Карин не была ни злой, ни доброй. Она была женщиной и, как всякая разумная женщина, хотела счастья. Жизнь так расставила приоритеты, что на первом месте у неё были деньги, и только потом – любовь. И, при всей циничности такого выбора, его нельзя было назвать тщедушным. Просто Карин слишком хорошо знала, какие преимущества имеет обеспеченная семья.
Из состояния задумчивости Карин вывел хруст гравия под колёсами бесшумных автомобилей. Подобрав подол платья, она бабочкой порхнула к ограде, внимательно прислушиваясь к шуму мотора. Но тут же остановилась, вздохнула и, медленно развернувшись, побрела обратно.
Значит, Саске уехал. Наверное, теперь не вернётся до завтрашнего вечера, а, может быть, и до послезавтрашнего.
- Что же, любимый, это твой выбор, - чарующе нежным голосом прошептала Карин алеющему небу. – И я не буду тебя его лишать.
Губы её слегка дрогнули и расплылись в искренней, но грустной улыбке. Она смахнула набежавшие на глаза слёзы, а потом поднесла тоненькую белую руку к губам и поцеловала незатейливое обручальное кольцо, красиво поблёскивающее в лучах заходящего солнца.
Вот уже три года эти моменты – лучшие в их совместной жизни. В жизни людей, настолько друг от друга далёких, насколько это вообще возможно. Томящая сладкая боль наполнила собою всё её существо, и грудь болела от очередной кровавой раны - следа пренебрежения ею собственным мужем - а сердце пело свою огненную песню глубокой всепрощающей любви и верности.
Безыскусное серебряное кольцо – единственное, что было у неё от него. Единственное, что напоминало: счастливей она всё равно не будет, ибо невозможно то безоблачное семейное счастье там, где нет истинной любви и привязанности друг к другу.
Она давно смирилась с тем, что Саске другой. Хищник по натуре, он не мог и не хотел понять её душу, как и ей никогда не понять его глубокую звериную тоску - неизменного спутника обжигающе-ледяного, страстного сердца.
От этих мыслей Карин стало жарко и зябко одновременно. Не в силах совладать с чувствами, она обхватила себя руками и мгновение просто стояла, подрагивая и ощущая холодную ленту стали, вечными узами связавшую её с мужем.
Со стороны дороги вновь послышался негромкий шелест. Вне сомнения, это приехали первые гости. Звонкий женский смех и учтиво-насмешливый мужской голос, отпускавший в адрес какой-нибудь хорошенькой кокетки сдержанно-ироничное замечание, заглушили слова, сорвавшиеся с её губ:
- Спасибо, Саске, что ты у меня есть.
- Госпожа! - из дома, запыхавшись, выбежала взволнованная служанка. – Гости приехали!
- Хорошо. Я жду их на террасе.
Любовь с новой силой захлестнула её. Ещё раз мимолётно коснувшись губами кольца, Карин расправила складки и грациозной походкой направилась на террасу.

«Пусть ты не мой, Саске. И всё же, как я счастлива, что просто могу… быть счастливой благодаря тебе».

Утомлённая тяготами минувшего дня Сакура устало откинулась на подушки и закрыла глаза. Уже стемнело, и в маленькой спальне, где сейчас обосновалась хозяйка дома, приветливо горела ночная лампа. Нежный, пахнущий песком и морем июльский ветерок раздувал тончайшие газовые занавески, отчего они трепетали, точно озябшие жёлтые листья на иссохшей ветке старого дерева.
На часах едва пробило одиннадцать, а веки у Сакуры уже набрякли от тяжести. Спать, однако же, желало только тело, ибо душа требовала немедленно подняться и, презрительно игнорируя постыдные человеческие слабости, взяться за дело.
Раздумывая накануне о встрече с Саске и подбирая подобающий по такому случаю наряд, Сакура с досадой отметила, что вещи на нижней полке в шкафу покрылись дюймовым слоем пыли и требовали немедленной сортировки.
По опыту зная, что вряд ли обойдётся получасом, Сакура временно забыла об этом неприятном деле, но, вернувшись вечером из офиса, вынуждена была вновь напомнить себе о досадном обязательстве.
Мудро рассудив, что, подчиняясь сиюминутным прихотям разморенного тела, никак не приблизит себя к осуществлению уборки, Сакура решительно встала и, проковыляв к шкафу, распахнула дверцы.
В самом нижнем ящике шкафа, где теснились старые коробки из-под обуви, скопилось столько грязи и паутины, что женщина не смогла сдержать возглас отвращения.
Следующие сорок минут ушли на то, чтобы привести ящик в должный вид, тщательно вытереть все коробки, мимоходом смахнуть пыль с других полок и аккуратно развесить одежду.
Уже раскладывая вещи по местам, Сакура случайно опрокинула одну из коробок, и оттуда с мелодичным перезвоном посыпались всевозможные украшения и старые игрушки. Вот её любимый плюшевый заяц, подарок любимой матери на Рождество. Надо же, а уши у него по-прежнему так и висят, словно у спаниеля, а на брюшке виднеется запылённая бархатная заплатка, пришитая аккуратной женской рукою…
Мгновенно позабыв об усталости, Сакура кое-как затолкала одежду в ящик и уселась на ковёр. Руки сами собой потянулись к игрушке и стиснули свалявшийся мех. Ах, сколько чудесных воспоминаний связано с этим зайцем! Помнится, ещё в первом классе, играя с одной из девочек на детской площадке, она захотела обменять его на тряпичную куклу, но малышка не согласилась, и они подрались. Кажется, именно тогда Отважный Генерал лишился левого глаза и с тех пор гордо взирает на мир весёлыми глазами-пуговичками, которые сама Сакура потом так старательно пришивала, что в итоге заяц получился косым.
Горячая волна нежности наполнила сердце Сакуры; засмеявшись, она прижала зайца к груди, и в мозгу тотчас всплыло новое воспоминание: Отважный Генерал, подхваченный быстрым течением грязной реки, вот-вот скроется под волной, но она успевает схватить его за мокрую лапку и вытащить на берег.
А вот она, склонившись над кухонным столом, сосредоточенно разрезает ему брюшко, так забавно нахмурив брови, что на усталом мамином лице невольно появляется светлая улыбка, и по комнате разносится её мелодичный смех… Уже тогда она решила стать врачом, а Отважный Генерал был так любезен, что согласился стать первым её пациентом…
Как могла, Сакура стряхнула с игрушки пыль и посадила возле ножки кровати, вознамерившись завтра же постирать её и водворить на законное место возле пуховой подушки. Мысли её, однако, уже вновь переключились.
Теперь Сакура вертела в руках выцветшие украшения, всевозможные брелоки, колокольчики и разбитые статуэтки, и в мыслях её, подобно старой, истёршейся киноленте, вспыхивали размытые картинки, все – отголоски далёкого прошлого, неожиданно нашедшие своё воплощение в этих старых, выцветших побрякушках и бессмысленных записочках с обрывками молчаливых разговоров или торопливо нацарапанные чьей-то быстрой рукою шпаргалки по физике и истории…
Ей предстояло разобрать пять коробок, и очень скоро возле ножки её кровати накопилось столько мелочей, что Сакура начала опасаться, куда сможет всё это пристроить.
Во второй коробке она нашла упаковку жевательной резинки с мятным вкусом, школьный дневник за четвёртый класс, сдувшийся воздушный шарик и горстку поблекших валентинок.
Третья коробка, наиболее объёмистая и тяжёлая, содержала в себе несколько дешёвых женских романов с потрёпанными, желтеющими от старости страницами и печатью Городской библиотеки №6; учебник по анатомии и биологии за девятый класс; фотографию с изображением какой-то дамы в разбитой рамке и несколько баночек с засохшим лаком для ногтей.
Однако самое интересное её ожидало в четвёртой коробке. Самая пыльная и неказистая, она была оплетена прочной нитью и старательно завязана на несколько морских узлов. Внутри стопкой лежали письма – сотни листков почтовой бумаги с разводами от чернил - письма, которые её дорогая тётя писала матери, когда та была ещё жива.
Сердце у Сакуры забилось сильнее, однако, прежде чем она успела обрадоваться столь ценной находке, её взгляд упал на толстую кипу тетрадей, в которых она мгновенно узнала старые свои дневники.
Дрожащей рукой Харуно отодвинула коробку в сторону и принялась поспешно собирать с пола всякую мелочь, дабы поскорее запихнуть её в какой-нибудь ящик и приступить к чтению. Наконец всё было убрано, и Сакура, с ногами забравшись на кровать, с величайшей осторожностью взяла верхнее письмо и быстро пробежала текст глазами.

«Дорогая ***, знаю, как ты будешь рада, узнав, что я наконец-то покончила с этим мерзким делом и теперь могу всецело посвятить себя работе…».

«…Дела наши неплохи; со дня на день переедем в летний коттедж на окраине города - самое время открывать дачный сезон…Обязательно приезжайте к нам с Сакурой, ведь здесь такой чистый воздух и такая благодать, что здоровье твоей бедной девочки обязательно улучшится, да и тебя не будет так сильно мучить астма…».

«…Не знала я, что дела твои так плохи. Быть может, вы всё-таки переедете в Хоккайдо, и мы сможем вам хоть как-то помочь… высылаю тебе двадцать тысяч йен – вся сумма, которой я могу свободно располагать, не навлекая на себя гнева мужа… Надеюсь, вы переберётесь к нам на Рождество. *** и *** так хотят увидеть свою сестрёнку! Напиши мне, как только сможешь…»

Слёзы горячей любви и признательности стояли в глазах Сакуры, когда она, так и не вникнув толком в содержание писем, водворяла их в коробку. На неё нахлынули столь противоречивые, столь двойственные чувства, что сладкой болью отзывались в каждом ударе чувствительного сердца. Воспоминанья о покойнице-матери, о её лучистых глазах и прохладных ладонях, её иссушённых работой руках, любовно выводивших строчку за строчкой в письме к единственной сестре, с одной стороны навевали ощущение невыразимой, отчаянной тоски; но в то же время душа её пела, и в каждом слове слышалось эхо позабытого голоса, и к мучительной боли утраты примешивалась некая сладость, которую дарует очарованье минувших времён.
А тётя! Сколько добра, сколько любви в этих горячих, исполненных внимания строчках! Как сильно она привязана была к сестре! Как нежно готова была заботиться о её дочери!
Но прежде чем Сакура успела разобраться в своих бурных эмоциях, как в её руках оказался старый дневник, и, низко склонившись над потрёпанной тетрадью, она жадно читала эти милые детские каракули, а душа её, охваченная пламенем столь насыщенных и чистых эмоций, лишь разгоралась всё ярче.

«… Не знаю, что происходит. Мы снова переехали, на этот раз на **, и здесь ещё хуже, чем в дешёвых комнатах хозяйки рыбной лавки. Мама совсем больна и так ужасно кашляет, что даже засыпать страшно. Вчера её уволили с работы, но она выглядит такой усталой и измождённой, что вряд ли сумеет найти новое место…».

Ставни на окне неожиданно с грохотом захлопнулись. Сакура вздрогнула и подняла глаза. Старые записки и безделушки беспорядочно валялись на полу, а Отважный Генерал неуклюже распластался на выцветшем боку, глазами-пуговками печально глядя на хозяйку.
Сакура вздохнула, отложила тетрадь и поплелась закрывать окно. Проворные пальцы уже повернули щеколду, как вдруг на глаза ей попался обрывок какой-то бумаги и сломанная ручка без чернил.
Словно во сне, Сакура вернулась к кровати и молча уставилась на обложку старой тетради. Руки её действовали сами собой. Где-то на полу нашёлся карандаш, а через мгновение, раскрыв дневник на последней странице, она уже что-то быстро писала, едва ли сознавая смысл собственных слов.

«Я так боюсь, так страшусь писать эти слова! Руки мои дрожат, а неотвратимая правда режет глаза, но даже себе у меня не хватает духу признаться. Я не хочу снова почувствовать боль утраты; не хочу пережить новый разрыв. Всего каких-то пару дней назад я считала, что тридцать – тот возраст, когда забываешь о любви. Но я снова в сетях, и дольше врать невозможно. С каждым мгновеньем, с каждой секундой моё чувство крепчает, словно у старого дерева неожиданно проросли новые ветки, раскрылись новые листья. Как будто я снова стала молодой…
И это прекрасно, но так… так пугающе страшно! Ещё раз обжечься, превратится в пепел, не чувствовать по-весеннему нежного ветра любви.
И вот я снова на этом перепутье и снова выбираю между счастьем покоя и счастьем горячих страстей. Здесь нет правильной дорожки, потому что этот выбор выходит за рамки человеческой логики. Но если мне так или иначе суждено испить одну из двух чаш до дна, то я выбираю Чашу любви. Быть может, мягкая горечь ещё долго потом будет жечь губы, или светлая радость холодной ночью согреет руки, но, так или иначе, любовь одинаково будет сладка. Даже если мгновением позже ей суждено навсегда погибнуть в холодном пламени разбитого сердца».

Закончился по-летнему мягкий июль, и вместе с ним ушли спокойные, пропитанные ароматом ирисов прохладные ночи, столь горячо любимые сердцу Сакуры. Нежный шёлк свежести теперь сменил удушливо-знойный август, и даже ранним утром не было спасения от жарких лучей солнца и настоявшегося нагретого воздуха, обжигающе-густого и настолько пыльного, что трудно становилось дышать.
Именно поэтому Сакура, с грустью наблюдая, как медленно жухнет под палящими лучами искристая зелёная трава, утром первого числа с тяжёлым сердцем перевернула лист календаря и, вместо обычного кофе вынужденная выпить горькое профилактическое лекарство, поехала на работу, где её ждали раздражённый, усталый Саске и угрожающе возвышающаяся кипа бумаг, которые немедленно требовалось рассмотреть и заверить печатями.
Раскалённый воздух, казалось, обжигал лицо и горло; Сакура чувствовала, как под действием лучей плавится макияж, и тупая боль в висках – прямое следствие жары, систематического недосыпания и выпитого лекарства, вкус которого до сих пор ещё ощущался на языке, - отзывается на каждое резкое движение или случайный поворот головы.
Припарковав автомобиль на своём, теперь уже постоянном месте, Сакура с неудовольствием взглянула на себя в зеркало, вздохнула, разгладила складки на строгой чёрной юбке и вылезла на запруженную нестареющими «Мерседесами» и дорогими «Лексусами», площадку. Она уже собиралась захлопнуть дверцу, как вдруг заметила, что массивная чёрная «Ломбарджини», примостившаяся позади её скромной машинки, не сможет выехать со стоянки. Потому-то Сакура вновь вернулась в салон, порылась в сумочке в поисках ключей и попыталась завести свой миниатюрный «Фольксваген-Жук», дабы отъехать немного в сторону и занять пустующее место у самого края парковки.
Но, вопреки всем благим намерениям, «Фольксваген» заводиться не пожелал. Протестующее кряхтя, он, однако, упорно не двигался с места, пока вконец разозлённая Сакура с силой не повернула ключ зажигания. Грозно рыкнув, «Фольксваген» затих и больше уже не заводился.
Чувствуя, как ужас и безнадёжное отчаяние когтями скребут горло, Сакура выскочила из машины и побежала смотреть двигатель. Ещё даже не прикоснувшись к чёрному масляному корпусу, Сакура почувствовала, как руку обжёг едкий жар. В нос ударил густой, тягучий запах расплавленных деталей.
С вытянувшимся лицом Сакура тупо смотрела на сломанный двигатель. В чёрной одежде было жарко и неудобно, и Харуно живо представила, как в самый разгар вечера будет шагать по шумным городским улицам через весь город, усталая, потная, с больной головой, и слёзы несправедливости обожгли ей глаза.
Захлопнув крышку капота и даже не поставив свой «Фольксваген» на сигнализацию, Сакура нетвёрдой походкой пошла к главным дверям здания, ссутулившись и опустив голову, дабы никто не заметил этой минутной слабости.
Саске она, как всегда, нашла в кабинете. Сегодня окна здесь были плотно зашторены тяжёлыми, закрывающими всю стену занавесями. На столе, приятно мерцая, горела лампа, а откуда-то сверху дул восхитительно-прохладный воздух, один глоток которого уже был для неё ценнейшим подарком.
Как обычно, повсюду были разбросаны какие-то бумажки; ручки и карандаши беспорядочно валялись на столе так, что нельзя было понять, которая из них пишет; а среди всего этого хаоса, сверкая отполированным розовым боком, стояла бутылка дорогого вина, а может, шампанского, уже на треть пустая и заткнутая туго свёрнутым бумажным шариком.
Сам Учиха, без галстука, в расстёгнутой на несколько верхних пуговиц свободной хлопковой рубашке, быстро писал что-то и заверял печатями. Даже не поднимая головы, Саске кивнул ей в знак приветствия и схватил следующий лист.
За то время, что они проработали вдвоём, Сакура успела достаточно изучить своего партнёра, чтобы понять, насколько равнодушен он к моде и насколько ценит удобство и уют, и впредь не удивляться несколько неряшливому его виду. Впрочем, свободные рубашки или отсутствие галстука вовсе не портили его внешности, но лишь подчёркивали ширину плеч и сильную мускулистую шею. Особенно хороши в его образе были волосы, растрёпанные, взъерошенные, естественно спадающие на белый воротник.
Немного знала Сакура людей, столь щедро одарённых природой, что, будучи даже одеты не самым светским образом, выглядели бы не менее привлекательно какого-нибудь ухоженного щеголя. Что же до неё самой, то тех же вольностей Сакура, разумеется, позволить себе не могла. В конце концов, это место работы её партнёра, а не её собственное. И если ещё в свой офис Сакура могла наведаться в коротком летнем платье или лёгкой цветастой юбке, сюда она всегда приезжала в строгом чёрном костюме и даже почти не снимала пиджак, так уродующий её покатые плечи.
Пока Сакура перед зеркалом приводила в порядок волосы и оценивала ущерб, нанесённый её макияжу, Саске отложил бумаги в сторону и потянулся, с удовольствием наблюдая за отражением грустного личика партнёрши. Нахмурив лоб, она придирчиво разглядывала своё красивое лицо, совершенно не замечая взгляда Саске. Это была одна из её особенностей, которые так удивляли, радовали, а порой и раздражали Учиху. Будучи упорным кропотливым работником, Сакура очень часто настолько погружалась в дело, что просто забывала о его присутствии. Делала ли она это умышленно, или же то было свойство её характера, Саске не знал и порой, настолько устав от чтения трудных скучных документов, долго разглядывал её лицо, пытаясь угадать, о чём она думает.
Вот и сейчас, поглощённая своим занятием, Сакура заметила Саске только тогда, когда его сухие прохладные руки легли ей на плечи и потянули рукава пиджака.
- Думаю, здесь, как и на улице, достаточно жарко, чтобы пренебречь условностями и позволить себе некоторую вольность… в одежде, - тихо произнёс Саске, вдруг почувствовав удушливую сухость во рту.
Ошеломлённая, Сакура застыла, молча пытаясь осознать его слова. Пиджак соскользнул с её плеч, и Саске показалось, что кожа её горит, словно в лихорадке. Пронзительно-горячая волна прошлась по его телу, разливаясь от самых кончиков пальцев, но, прежде чем он успел отодвинуться, Сакура вдруг развернулась, и Саске ощутил насыщенный аромат ванили, мускуса и амбре.
ЕЁ ДУХИ. ЕЁ ЗАПАХ. ЕЁ…
Дрожащей рукой Сакура попыталась отстранить от себя сильное тело Саске, внезапно с ужасом поняв, что, сама того не ведая, очутилась в кольце его больших рук. Его ладони сделались влажными и тёплыми и обнимали её так свободно, что, казалось, стоило ей сделать шаг – и объятье разорвётся, оставив лишь сладкое воспоминанье о его прикосновениях и лёгкий запах французского вина.
Но она не могла. Не могла ни отстраниться, ни даже отвести взгляд. Пусть он не прижимал её к себе, но они итак были слишком близко друг к другу, итак слишком сильно было это объятье и этот манящий выразительный взор, горящий, словно два чёрных агата.
Ощущения теснились у неё в груди, а разум затуманен был какими-то странными чарами, так, что ни думать она не могла, ни сопротивляться, а лишь дышала – прерывисто, часто, и молча смотрела в такое красивое спокойное лицо…
Легко, словно пушинку, Саске оттолкнул её от себя, развернувшись и стремительным шагом направившись к своему столу. По телу его прошёлся озноб; вытащив бумажный шарик из горлышка бутылки, Учиха жадно глотнул вина – раз, другой, третий, стараясь заглушить его изысканным ароматом чудесную смесь мускуса и ванили, которой так сладко пахли густые кудри Сакуры.
Пиджак её, столь искусно сшитый и столь уродливо сидевший на её хрупких плечиках, Саске сначала перекинул через руку, а потом бросил в свободное кресло. Едва ли не впервые в жизни Сакура пожалела, что осталась в одной блузе, так явственно подчёркивающей все прелести её аккуратной фигурки. Щёки её ярко вспыхнули; она отвернулась, чувствуя, как мутнеет в глазах, а тело радостно трепещет в предвкушении… чего? С губ её сорвался беззвучный стон, краска стыда пятнами пошла по шее и груди. Неожиданно зазвонил телефон, и, благодаря Всевышнего за эту спасительную случайность, Сакура машинально расстегнула верхние пуговки туго обтягивающей бюст блузки и с наслаждением умирающего человека полной грудью вдохнула холодный свежий воздух. Приложив тонкую белую руку ко лбу, Сакура с удивлением обнаружила, что у неё поднялась температура: кожа обжигала мягкую ладонь и, казалось, даже испускала горячий запах раскалённого металла.
Пробурчав что-то в ответ на вопросительный взгляд Саске, Харуно выскользнула в приёмную, дрожащими руками кое-как налила себе стакан чистой воды и грузно села на кожаный диванчик, мысленно приказывая себе собраться с мыслями и успокоиться.
Очень скоро жар отпустил её утомлённое сладкой пыткой тело, и Сакура обнаружила, что уже до такой степени овладела собой, что в состоянии контролировать движения рук и прямо держаться на ногах.
Но, увы, на большее времени у неё не хватило. Раздражённый неприятным разговором, Саске бросил телефонную трубку, залпом допил остатки вина из бутылки и, не давая себе времени как следует обдумать это решение, окликнул Сакуру.
Она вошла; стараясь не смотреть Учихе в глаза, невнимательно выслушала его сухие распоряжения и уселась за работу.
Сам Саске, тоже слишком возбуждённый, попытался углубиться в свои бумаги, но ещё долго, не отрываясь, смотрел на подрагивающий карандаш в тонких пальчиках партнёрши, и сердце его колотилось в сильном волнении.

Когда часы пробили семь, Сакура, усталая и сонная, с чувством облегчения отложила последний документ в сторону, неслышно встала с кресла и грациозной тенью скользнула к зашторенному окну.
Саске в кабинете не было. Пятнадцать минут назад взволнованная, что-то бессвязно лепечущая Минари потревожила их тихий мирок, вихрем ворвавшись в кабинет и, даже не объяснив толком, в чём дело, утянула за собой начальника, слишком утомлённого нудной работой, чтобы сопротивляться.
День уже клонился к вечеру, и на небе, сливаясь в один большой, широко раскинувший алеющие лепестки бутон, один за другим расцветали малиновые листья заката. Рдеющие сполохи света, искрясь, падали на раскалённое зноем стекло, как будто для того только, чтобы приковать её внимание к чудесной панораме многолюдного шумного города, которая в свете меркнущих лучей обрела вдруг какую-то свою особую притягательность и красоту.
Она видела, как стройной дорожкой спешат машины по главной кольцевой; как, наслаждаясь тёплым ласковым ветром, радостно шелестят кроны пожухлых деревьев; как золотой ореол солнца медленно погружается в сверкающую пучину спокойных вод, и так умиротворённо, так легко вдруг ей стало, что вмиг позабылась вся усталость, и захотелось очутиться там, на пляже, зарыться пальцами в бронзовый песок, вдохнуть свежий запах морского бриза…
Сакура закрыла глаза, чувствуя, как тягучие волны счастья медленно разливаются по её телу с каждым мягким лучиком солнца. Что-то встрепенулось внутри, что-то маленькое, робкое и, с трудом шевеля тяжёлыми крылышками, словно силилось вырваться наружу, раствориться в воздухе миллионами бликов воспоминаний – осколками её позабытого, смутного прошлого…
Сзади негромко хлопнула деревянная дверь. Сакура вздрогнула и испуганно обернулась: Саске. Стоит, опёршись о косяк, с силой трёт виски, как часто делают при головной боли. Горечь обиды, на мгновенье вспыхнувшая в её сердце, померкла. Вместо неё вспыхнуло пламя сострадания и глубокой признательности этому человеку. Сакура молча вглядывалась в его усталое лицо, и краска жгучего стыда обжигала ей щёки. Как может она думать о себе; как может быть такой эгоисткой, когда рядом есть человек, столь остро нуждающийся в сострадании, в поддержке?
Всей своей душой желала Сакура сейчас помочь ему, снять часть груза с этих могучих опущенных плеч, но, как это бывало с нею в порыве эмоций, мысли путались и не слагались в связные предложения.
Саске упрямо тряхнул головой, заставил себя выпрями спину и тут заметил Сакуру - хрупкую, сияющую, словно ангел, сошедший с небес. Она раздвинула шторы, и отблески закатного солнца мешали ему любоваться этим прелестным одухотворённым лицом. Не отдавая себе отчёта, Учиха подался вперёд, но тут Сакура вышла из полосы света.
Её чистый, чуть подрагивающий голосок нежной трелью зазвенел в воздухе.
- Я закончила работу.
Сакура молчала, ожидая ответа, но Саске, казалось, даже не слышал её слов. Тогда она повторила фразу, и ещё, и ещё, пока вдруг не очутилась совсем рядом, окутав его облаком своих духов.
Теперь этот запах был таким же сладким, как сливочный вкус «Бейлиса», и Саске неожиданно понял, что не было ничего естественнее, чем просто вот так наслаждаться ею, её живым ликом, голосом, её ароматом…
- Саске-сан? Вы меня слышите?
Прохладная ладонь осторожно коснулась его кожи. Учиха тяжело вдохнул, ощущая странный дурман в голове. Серебристый отзвук её голоса ещё звучал в воздухе, и Саске, поняв, о чём говорила Сакура, что-то негромко пробурчал в ответ.
- Значит, я могу идти?
- Идти? Куда идти?
Было слишком страшно вот так скоро потерять тот единственный лучик счастья, всего какое-нибудь мгновение назад рассеявший мрак в его чёрством сердце.
- Домой, – Сакура почему-то опустила глаза, словно не хотела видеть его лицо. – Или, быть может, у вас ещё есть поручения?
- Нет. Можете быть свободной, – ещё никогда собственный голос не казался Учихе таким безжизненным и пустым. – Только осторожней на стоянке. Кто-то неправильно поставил машину и, возможно, вам не удастся выехать с парковки.
- О, Ками-сама! Я ведь совсем забыла, что двигатель сгорел!
- Это вы о чём?
- О машине. Она сломалась сегодня, когда я приехала на работу… от перегрева.
Сакура слегка покраснела, выразительно поглядывая на Саске из-под пушистых ресниц.
- Тогда, может, я сам отвезу вас домой?
- Вы? – Харуно попятилась, похоже, нисколько не вдохновлённая такой перспективой. – Но… я… просто…
- Что?
- Я… я не собиралась ехать домой.
Сакура и сама не понимала, что лепечет в ответ на эти спокойные расспросы. И когда Саске поинтересовался, куда же, в таком случае, она отправится, Сакура, не задумываясь, брякнула первое, что пришло в голову:
- На пляж.
Учиха посмотрел на неё с долей недоумения, но, прежде чем Харуно попыталась возразить, сказал:
- Хорошо. Значит, на пляж. Вы уже готовы? – он придирчиво оглядел строгую белую блузку, юбку, красиво обтягивающую стройные ноги, и, выудив её чёрный пиджак из глубин кожаного кресла, прибавил: - Тогда едем немедленно.

Marika-chan, спасибо за комментарий. Приятно видеть, сколько он вызвал у вас эмоций! Ваши ожидания, думаю, как раз оправдаются в этой главе. Что же касается вопросов проверки, то тут я, увы, помочь почти ничем не могу. Бета старается, как может; я же, в свою очередь, выставляю продолжение сразу же, как только получу проверенный вариант. Будем уповать на то, что со следующей главой она справится быстрей)

Для других читателей: Во-первых, спасибо каждому, кто заглянул ко мне и прочитал эту работу) Надеюсь, она оставила какое-то впечатление в вашей душе. Хочется верить, что вам придётся по душе эта глава. Спасибо и приятного прочтения!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. РЕШЕНИЕ.

У Суйгетцу выдался напряжённый день. Знойный беспощадный август – последний месяц в этом его рабочем году и, как следствие, самый суматошный, дикий и скоротечный, потому что за ворохом отчётов годовалой давности, новых выгодных сделках и подготовке к заслуженному отпуску времени катастрофически не хватало не только на женщин, но и на самого себя.
С тяжёлым вздохом Ходзуки отложил в сторону очередную пыльную папку, отметил что-то в исписанном ежедневнике и с неохотой взглянул на часы. Пятнадцать минут назад последний работник покинул здание корпорации, и лишь в окнах его роскошно убранного кабинета до сих пор сиротливо горел свет.
Без пяти одиннадцать. Сердце радостно кольнуло в груди, и, кое-как сложив папки, Суйгетцу затолкал их в полупустой шкаф, уже представляя, как сейчас развалится в своём мягком, удобном кресле с бутылкой дорогого виски и будет флиртовать с хорошенькой Ино, позволив себе наконец-то забыть и о нудных отчётах, и о намечающихся сделках, словом, обо всём, что может помешать ему хорошо провести вечер подле этой очаровательной белокурой кокетки, одна улыбка которой способна свести с ума любого представителя мужского пола. В конце концов, он не отрицал того, что этот последний месяц следует целиком посвятить работе, но вовсе не считал, что должен это делать. Кто знает, когда ещё выпадет шанс оказаться в обществе женщины столь привлекательной, как Ино?
Погружённый в эти приятные мысли, Суйгетцу развернул свежий номер газеты, запалил сигару и, глубоко затянувшись, блаженно прикрыл глаза. Деньги… дорогая выпивка… девочки… неужели кому-то может быть недостаточно такого счастья? Счастья быть хозяином своей жизни и жизней других, зависимых от тебя людей; счастья без колебаний совершать дорогие покупки, ночи напролёт кутить в известных клубах, общаться с влиятельными умными людьми и сознавать себя «своим» в этом элитном кружке богатеев и высших мира сего?
Тотчас ему вспомнился Саске, его нахмуренное постаревшее лицо, пустые, ничего не выражающие глаза затравленного, мёртвого зверя. Ведь у Учихи всё это тоже есть. Даже больше, чем у него, Суйгетцу. Но он несчастлив, как если бы был нищим, вынужденным побираться по помойкам и находить приют в сточных водах где-нибудь на окраине города.
Ходзуки всегда сложно было понять своего партнёра. Что им руководило? Что заставляло совершать такие действия, принимать такие решения?
Неожиданно в коридоре послышался торопливый стук каблуков. Суйгетцу вздрогнул и инстинктивно напрягся. Но вот ночной гость остановился возле двери и, осторожно постучав, не дожидаясь ответа, скользнул в комнату.
Яманако Ино. Всё так же хороша и обольстительна, как четыре года назад. Всё так же соблазнительно улыбается, томно смотрит из-под длинных ресниц, чуть прищуривая кукольные голубые глаза.
«Надо же, а волосы как будто стали ещё длиннее», - мысленно восхитился Ходзуки, вспоминая давний её образ и невольно сравнивая с нынешнею Ино.
Они познакомились около четырёх лет назад, ещё до её замужества, на какой-то безликой скучной встрече бизнесменов, о которой она написала потом скандальную статью в местной газете. Очаровательно-кокетливая, она много смеялась, много пила, много разговаривала и совершенно пленила Ходзуки своей непосредственностью и яркой красотой.
Встречались недолго – всего три-четыре недели - но это был один из самых насыщенных, самых страстных его романов. Впрочем, о разлуке Ходзуки не жалел, ибо Ино, несмотря на свою прелесть, не задела его сердца, но лишь привлекла внимание и возбудила вполне обоснованное, на его взгляд, желание обладать ею. Яманако была достаточно мудра, чтобы сознавать это, но, поскольку сама находилась в том же положении и испытывала те же чувства, что и Суйгетцу, с лёгким сердцем позволила завязаться их непродолжительным отношениям и с такой же лёгкостью потом его отпустила.
Улыбнувшись, Ходзуки встал со своего места.
- Давно мы, однако, не виделись, - с лёгкой усмешкой заметил Суйгетцу, с интересом разглядывая её затейливое цветастое платьице, туго обтягивающее талию и аккуратный бюст. – Виски?
- Спасибо, - с такою же усмешкой кивнула Ино, нисколько, впрочем, не смущённая его взглядами. – Действительно, давно. Ты, я вижу, процветаешь?
- Да, дело идёт в гору. Сотрудничество с Учихой, сама понимаешь, открывает немалые перспективы для моего бизнеса.
- Я вижу, – Ино приняла бокал из ухоженных рук Ходзуки и сделала неторопливый глоток. – Слышала, ты женился?
- Уже нет. Семейная жизнь, знаешь ли, не по мне.
- Даже так… Интересно, когда ты успел развестись? – она задорно прищурилась, чуть нахмурив брови, и соблазнительно надула пухлые губки.
- Почти сразу после свадьбы, – Суйгетцу достал из кармана пачку сигарет и закурил. – Ты, вроде, тоже замужем?
- Да, - несколько замявшись, ответила Ино. – Два года.
- Вот как… - Суйгетцу затянулся, почему-то нахмурившись и устремив рассеянный взгляд в окно. – А дети есть?
- Нет. Что, неужели я так потолстела? – с шутливой угрозой в голосе парировала Ино, чувствуя, как пальцы судорожно сжимают стеклянную ножку полупустого бокала. В горле неожиданно пересохло, и она поспешно сделала большой глоток виски.
- Почему же? Ты всё так же хороша, как четыре года назад. Пожалуй, стала даже ещё привлекательней. Просто… изменилась.
Это было сродни тому, как если бы она вдруг порезала руки о стекло. Порезала до мяса, до самых костей; порезала так сильно, что не смогла бы согнуть пальцы от той мучительно-острой, раздирающей боли, какая сейчас жгла её сердце.
Изменилась… Даже он, незнакомый, далёкий, ветреный человек, отголосок беззаботно-счастливого прошлого знает эту страшную правду.
Кого он видит? Ведьму? Русалку? Что он чувствует? Что помнит?
Суйгетцу чуть скосил глаза, наблюдая за искажённым лицом ночной гостьи. Несомненно, Ино сильно изменилась. Что-то внутри неё, в её душе, в её сердце; что-то, что она скрывала, что-то, от чего бежала, боясь обернуться, боясь признаться…
- И… как же?
Но Суйгетцу лишь покачал головой. Ему не раз доводилось испытать это странное, необъяснимое чувство истинного знания, которое не требует ни вопросов, ни подтверждений, способных лишь исказить его суть.
Ино горько усмехнулась и откинулась на спинку стула. Усталая… и такая старая. Сломленная…
Суйгетцу долго вглядывался в её лицо, всего минуту назад такое выразительное и живое, но жалости не чувствовал. Ему хотелось, чтобы она подольше с ним оставалась, но то было лишь желание его разума. Ино была и оставалась безразличной ему, и, однажды взглянув в его холодные, льдисто-синие глаза, она поняла это так же ясно, как он сумел почувствовать её усталую, погибающую душу.
- Можешь остаться, если хочешь, - отчётливо выговаривая слова, сказал Суйгетцу.
Ино чему-то грустно улыбнулась, чуть склонила голову влево, словно засыпая. Циничный эгоист, бесчувственный к чужим проблемам, холодный к её сердцу. И честный. Не скажет больше, чем чувствует, но и меньше тоже не скажет.
Он не будет вмешиваться в её проблемы, не будет и помогать, а оттого более всего сейчас ей подходит.
- Хорошо, - помолчав немного, вымолвила Ино. – Я остаюсь.
Ходзуки улыбнулся, как улыбаются довольные дети, получившие желанную игрушку, налил ещё виски в опустевший бокал и помог ей подняться.
- Мы уходим? – едва слышно прошептала Яманако, томно взглянув на его весёлое лицо из-под пушистых ресниц.
- Нет, - ухмыльнулся Суйгетцу. – Мы останемся здесь…

И она снова – девушка, легкомысленная, прелестная, податливая.
А он снова – мужчина, и всё с той же страстью целует её шею и щёки, а его горячее, насыщенное ароматом виски дыхание лишь разжигает кровь да дурманит опьянённый разум.
Сейчас она закроет глаза, отдавшись его умелым ласкам, но никогда не забудет, что это – то единственно настоящее, что осталось в её жизни.
А он вдохнёт аромат пряных духов с лёгкой, едва уловимой ноткой полыни, и растворится в омуте страсти, довольный собой и ею.
С ним она забудет о фальши, и душа перестанет кровавой раной саднить в груди. А он просто отдастся тому наслаждению, которого желал и разумом, и естеством. Ведь сейчас это – лучшее, что нужно им обоим…

Откинув голову на спинку сиденья, Сакура подставила бледное лицо под тёплые ласковые струи ветра, наблюдая, как проносятся мимо яркие сполохи огненно-красных лент и, сплетаясь, медленно тают над спокойной сверкающей гладью моря. Странная истома сковала всё её тело, веки отяжели, грудь едва заметно поднималась в такт ровному, едва уловимому дыханию.
Сакура хорошо знала это чувство. Так бывало, когда она, возвращаясь домой после бессонной ночи в офисе, падала на кровать, не способная даже думать от усталости. Но сегодня к этому знакомому тягостному ощущению примешивалось что-то ещё. Что-то, что дарило не безликое серое забвение, но лишь удерживало её на грани между сном и реальностью, между слепотой и прозрением.
Она не могла ни думать, ни говорить. Только видела размытые яркие пятна рдеющего закатного неба, а они, сливаясь в сложный, затейливый узор, преображались, на мгновение замирая, и снова рассыпались на сотни тысяч солнечных бликов, чтобы собраться в новую непонятную картину…
Саске мягко нажал на педаль тормоза и, вперившись невидящим взглядом в светофор, вновь попытался сосредоточиться на дороге. Рядом, всего в полуметре, сидела Сакура. Теплый ветерок ласкал её растрёпанные волосы, голова чуть склонилась влево, а на скулах играла едва заметная тень от ресниц. Саске на мгновение показалось, что она спит, но тут, словно почувствовав, Сакура чуть приоткрыла глаза и улыбнулась мягкой сонной улыбкой.
Едва ли сознавая, что делает, Саске тронул машину вперёд. От напряжения болело всё тело, в голове роились тысячи смутных, бесконечно притягательных образов, чувства смешались в единый клубок противоречивых эмоций. Он устал? Или просто слишком озабочен работой? Может, всему виной тягостные брачные узы? Бизнес? Женщины?
Саске до упора вдавил педаль газа. Тёплый ветер больно хлестнул по лицу; Учиха жадно вдохнул прохладный морской воздух, но в нос почему-то ударил терпко-чувственный аромат женских духов.
Сакура открыла глаза в тот момент, когда Учиха сбросил скорость почти до двадцати километров в час и теперь медленно ехал вдоль берега к пустынной парковке.
На пляже уже никого не было. Солнце - полыхающий медово-золотистый диск - уже на три четверти скрылось за горизонтом. Безмолвно-спокойная гладь моря нежно звала в свои объятья, ласкала бронзовый песок, убаюкивала мерным плеском накатывающих волн.
Саске ещё не успел заглушить двигатель, а Сакура, неожиданно раскрасневшаяся, со счастливо блестящими глазами, распахнула дверцу и бабочкой выпорхнула из салона. Не дожидаясь своего слегка опешившего спутника, она скинула с ног неудобные лакированные туфли на высоком каблуке, трясущимися руками вытянула из волос шпильки и, словно подхваченная ветром, побежала к воде.
Саске медлил, внимательно следя за её тоненькой фигуркой и машинально затягиваясь очередной сигаретой. Поведение Сакуры – необъяснимо странное, исполненное загадок и тайн - в который раз поставило его в тупик. Разве можно вот так радоваться морю? Так безоблачно смеяться, опасно блестя сияющими глазами? Быть такой далёкой, такой непохожей на тех тридцатилетних жеманниц, жизнью которых настолько управляет общество, что они и помыслить не могут о свободе воли, новых чувствах, новой любви? Конечно, было бы глупо подводить под этот печальный образ всех женщин, но быть такою, как Сакура…
Поглощённый своими мыслями Саске не заметил, как скурил сигарету, и уже хотел запалить другую, когда неожиданно перед ним возникла Сакура, слегка растрёпанная, перепачканная мокрым песком, и, виновато потупившись, принялась за что-то бессвязно извиняться.
- Я… простите, пожалуйста, просто море так близко, вот я и не удержалась, и… мне правда очень жаль… Вы ведь не повредили машину?
Не вполне сознавая, что делает, Саске осторожно стёр с её щеки бронзовый след от песка, случайно задев большим пальцем полную, нежную, как лепесток цветка, губу. Она замолчала, изумлённая, смущённая; в глазах промелькнул огонёк удовольствия, но Сакура тотчас опустила ресницы, став только ещё очаровательней и притягательней, чем прежде. Учиха вдруг подумал, что Харуно реагирует совсем не так, как любая другая тридцатилетняя женщина.
«Или… как искушённая женщина?»
Впрочем, эта мысль не задержалась надолго: кожа под пальцами оказалась восхитительно мягкой и нежной, тёплые губы слегка дрогнули, и Саске поспешно убрал руку, ругая себя за неосмотрительность и рассеянность.
- Ты вся в песке, - каким-то особенным голосом тихо сказал Саске, бросая сигарету в миниатюрную пепельницу.
- Я… спасибо, Саске-сан… то есть, Саске-сама… - она выглядела такой растерянной и милой, что губы Учихи сами собой дрогнули в едва заметной улыбке.
- Мы не на работе, так что ты вполне можешь называть меня просто Саске.
Сакура ещё не успела ничего ответить, а Саске, стащив пиджак и ослабив узел галстука, уже небрежно осведомлялся, в какую сторону они направят свои стопы.
- Н-но… Саске-са… Саске, а как же… твоя жена?
- С чего вдруг тебя заинтересовал этот вопрос? – Саске чуть нахмурился, вспомнив про свой чудный «Средневековый домик» на берегу моря, накрашенную, окутанную густым ароматом духов Карин в её пышном газовом платье, и чувство глубокой неприязни и затаённого отвращения досадливо кольнуло в груди.
- Но ведь она – твоя жена… Наверное, ждёт, что ты приедешь…
- В нашей семье всё совсем не так, как у других, Сакура. Карин вряд ли сейчас дома. И ещё менее я уверен в том, что она ожидает моего возвращения… приезда с работы.
Сакура участливо улыбнулась, но от этого досада как будто стала ещё сильнее. Усилием воли Саске заставил себя отбросить эти мысли, забрал из изящных пальчиков Сакуры её лакированные туфельки, сделанные, кажется, на ножку балерины, и хотел уже закрыть машину, когда неожиданно заметил на заднем сиденье почти пустую бутылку ликёра с аккуратно вытесненной надписью «Бейлис» на этикетке.
Сакура, которой чувство такта не позволяло дальше мучить Учиху своими вопросами, ждала его возле спуска к воде. Морской ветер и обворожительный запах пляжа уже затуманили её тревоги; она нетерпеливо оглянулась, и глаза её вновь сияли таким счастьем, что Саске, не раздумывая, схватил бутылку, захлопнул дверцу и, быстрым шагом нагнав свою спутницу, вместе с нею спустился к морю.
Было очень странно вдыхать этот знакомый, давно позабытый запах солёной воды, тёплого песка, слушать мерный плеск волн и задумчивый шелест ветра, вместе с воспоминаниями пробуждающий какое-то неведомое доселе чувство необъяснимого спокойствия и ровной абстрактной любви.
Сакура, переживающая, по-видимому, несколько иные чувства, осторожно взяла его за руку и потянула с собой на песок. Подтянув ноги к груди, она, не отрываясь, смотрела то на чернеющее небо, то на тёмно-красную полосу песка, то на изменчиво-переливчатое море и постепенно снова оказалась в пограничном мире между сном и реальностью. Тёплый ветер трепал её кудри, и Саске неожиданно понял, что отличает её от других женщин. Сакура была живая. В ней не было жеманности и притворств; она не была озабочена проблемами семейной жизни или обременена тяжким грузом заботы о подрастающих детях; она не охотилась за деньгами, не была ослеплена кричащей роскошью богатой жизни, бессмысленных светских раутов и приёмов. Она просто жила, просто чувствовала, просто любила. И пусть у неё неправильные черты лица; пусть слишком светлые ресницы, слишком тонкая и белая кожа, но для него она всё равно будет самой обворожительной, самой желанной, самой непостижимой женщиной.
- Помнишь, Сакура, - вдруг начал Учиха странно хриплым голосом, - когда я пригласил тебя на обед, ты сказала, что любишь зелёный чай, виноградный сок…
- И ликёр?
- Да.
- Помню.
- Ты тогда так и не уточнила, какой именно.
Казалось, она не знала, что ответить. Её взгляд, прежде мечтательный и умиротворённый, сменился тревожным блеском размышлений и осторожности, а пальчики выбивали ритм какой-то весёлой песенки – знак, свидетельствующий, что она слишком поглощена своими мыслями, дабы реагировать на окружающий мир.
- Почему ты спросил?
- Просто интересно, – Саске чуть прищурился, чувствуя, как бутылка «Бейлиса», небрежно брошенная рядом, упёрлась ему в бедро.
- Ну… - Сакура, явно смущённая, отвернулась и со вздохом произнесла: - Это «Бейлис». Он когда-то давно, на вечеринке, познакомил меня с одним очень хорошим другом, и с тех пор я полюбила ликёр.
- Забавная ситуация, - задумчиво ответил Саске, пальцем поглаживая гладкое стекло бутыли. – А тёплый любишь?
- Тёплый? – она снова повернулась к нему лицом, удивлённая. – Не знаю… Я очень редко пью спиртное.
- Что ж, похоже, сегодня тебе представился отличный шанс. По странному стечению обстоятельств, у меня с «Бейлисом» тоже связаны хорошие воспоминания, и как раз сейчас есть с собой одна почти пустая бутылка.
- Знаешь, - произнесла Сакура, придирчиво осмотрев бутыль, - как ты уже сказал, по странному стечению обстоятельств, здесь ликёра ровно на два глотка.
- Наверное, это судьба, - сказал Саске, вновь ощущая неприятную сухость во рту. – Ты первая.
Аккуратно и медленно, она отвинтила чёрную крышечку, положила её на песок и, пристально глядя в глаза Саске, поднесла бутыль к губам.
- Один глоток, - прошептала она, почему-то заметно напрягшись.
Саске наблюдал, как она пьёт, опустив ресницы и придерживая бутыль второй рукой, очень осторожно, как будто боясь глотнуть лишнего. А потом, загадочно улыбаясь, протянула «Бейлис» ему, и Саске тоже выпил, быстро и жадно, мечтая ощутить тёплую влагу во рту.
Но вместо привычного вкуса виски и сливок ощутил едва уловимый аромат персиков и клубники, необычайно сладкий, столь желанный…
А в следующую минуту, отбросив опустевшую бутылку, сжав в тесных объятьях хрупкое девичье тело, целовал её щёки, губы, глаза, одурманенный, опьянённый, счастливый…

22:10.
Массивная, слегка забрызганная грязью чёрная «БМВ», едва слышно шурша шинами, остановилась возле кирпичного, увитого зеленью коттеджа и, спрятавшись в тени раскидистого сливового дерева, замерла. Фары были выключены, а ездок как будто специально припарковался в таком месте, чтобы автомобиль был как можно более незаметен со стороны пустынной дороги.

22:14.
Высокая, скрытая тенью фигура быстрым шагом шла по тёплой мягкой траве, то и дело беспокойно поглядывая на светящийся циферблат электронных часов и внимательно прислушиваясь к отдалённому гудению машин на автомагистрали.

22:15.
Окна кирпичного коттеджа были распахнуты – видимо, хозяева проветривали комнаты перед отходом ко сну. Яркие ситцевые занавески чуть заметно трепетали на ветру, и когда ночной гость оказался в полуметре от дома, сумел увидеть одинокую девичью фигурку, в смятении снующую по крохотной комнатке. Девушка – точёная брюнетка с молочно-белой кожей - видимо, разговаривала по телефону, и обрывки её гортанного голоска долетали до слуха таинственного посетителя.
- Сорок минут? О… я думала, ты на банкете… нет-нет, что ты, конечно, не помешаешь… просто так неожиданно и…

22:17.
Когда Хината, наконец, положила трубку, в коридоре три раза негромко зазвенел звонок. Лихорадочно соображая, что скажет брату, она бросилась в холл – такую же крошечную комнатку, как гостиная, и, даже не посмотрев в глазок, нехарактерным для неё резким жестом дёрнула дверь на себя.
Мягкий свет от стоящего на столике абажура упал на лицо позднего визитёра. Наруто вымученно улыбнулся и поспешно проскользнул в дом, позволяя взволнованной хозяйке запереть за собой дверь.
- Опаздываешь, - немного более высоким, чем обычно, голосом заметила Хината.
- Вечерние пробки. Что-то случилось?
- Да. Идём скорее; у нас мало времени.
Оставив грязные ботинки неряшливо валяться возле порога, Наруто шмыгнул за Хинатой сначала в гостиную, а потом в аккуратную, сияющую чистотой кухню, где хозяйка только что закончила мыть посуду и теперь раскладывала её на сушильной доске.
- Так в чём проблема? – Наруто внимательно осмотрелся, выбирая наиболее удобное место, и, в конце концов, остановился на высоком барном стуле, откуда лучше всего было наблюдать за действиями Хинаты.
Её коттедж – миниатюрный, напоминающий, скорее, домик для кукол - был старательно отделан в стиле модерн, который разбавляли множество картин, видимо, нарисованных рукою маленького ребёнка, всевозможных фоторамок с изображением пейзажей и портретов, а также разноцветные вязаные коврики, которые можно найти на блошином рынке всего за пять долларов.
Взгляд Наруто как раз упал на один такой – грубый, вязаный из чудовищных оранжево-жёлтых ниток, с рисунком в виде раздавленной бабочки и окаймленный выцветшей золотой тесьмой.
- Хината-тян, что это?
Она обернулась, удивлённо посмотрела на коврик и вдруг рассмеялась лучистым звонким смехом.
- Новый подарок Неджи. По его словам, это – репродукция полотна какого-то известного современного художника, которую с бумаги решили перенести на полотно.
Видимо, лицо друга немало позабавило Хьюгу; во всяком случае, Хината чуть порозовела, а тревожные нотки в её голосе растворились в отзвуках искристого смеха.
Наруто знал, чем могло быть вызвано её волнение. Неделю назад из Токио приехал её старший брат, Неджи Хьюга, совладелец крупной корпорации, принадлежащей Хиаши Хьюга, а в будущем самому Неджи.
Он не приходился ей родным братом; насколько знал Наруто, у Хинаты больше не было кровных родственников, кроме младшей сестры, Ханаби, которая оказалась слишком слаба здоровьем, чтобы продолжать семейное дело.
Хината никогда не рассказывала друзьям о своих проблемах, но каждый из них понимал, что при таком общественном положении дочери господина Хьюга не пристало вращаться в «кругу посредственных людей». Хината оказалась в ситуации, когда ей приходилось выбирать между друзьями и семьёй, и в своём выборе она оставалась верной до конца. Она отказывалась от всех прав наследницы рода; от материального обеспечения семьёй её жизни и будущего; от возможных успешных браков, способных приумножить состояние клана и поднять на ступень выше по социальной лестнице. Жизнь, о которой мечтает каждая третья девушка, было твёрдо ею отвергнута ради друзей и свободы.
Своим умом Хината поступила в один из самых престижных университетов страны. Пять лет упорной учёбы подарили ей красный диплом и возможность построить свою судьбу так, как того желала её душа. Она стала фотографом и уже через три года открыла собственную маленькую фотостудию. Она смогла купить дом в элитном районе, обзавелась собственной машиной и теперь помышляла о браке.
Год назад, узнав об её успехах, Хиаши Хьюга, никогда особенно не любивший старшую дочь, всё же решил дать ей «возможность одуматься» и вернуться в семью. Хината заслужила его уважение, но, ошибочно полагая, что ей было нужно признание её достоинств, он вскоре получил новый отказ. Хината хотела быть свободной от семейных и общественных обязательств. Она хотела остаться независимой.
Все сношения с кланом Хьюга вновь были временно прекращены; лишь несколько месяцев назад Хината случайно встретилась на банкете с двоюродным братом, и их общение возобновилось. О Неджи Наруто знал сравнительно немного, а всё, что знал, было получено преимущественно от Ино или вычитано в газетах. Известный состоятельный бизнесмен тридцати пяти лет. Среди женщин славится своей красотой и манерами; среди мужчин – деловой хваткой и проницательностью. Пока не женат, но возможно будет помолвлен с сестрой известного медиамагната Собаку но Гаары Темари.
Более полное представление о личности Неджи он вскоре получил из немногочисленных рассказов Хинаты, которая, придерживаясь давнего правила, предпочитала больше умалчивать, чем говорить. Он очень заботливый старший брат, интересный собеседник, но, как и остальные члены клана, не одобряет её университетских знакомых. То было давнее предубеждение, годами формировавшееся воспитанием и пренебрежительным отношением к «простому люду», которое, как робко надеялась Хината, развеется вскоре после её свадьбы.
Киба был давним членом их компании ещё со времён университета. Умный, весёлый и привлекательный молодой человек, он очень любил собак и работал в частной ветеринарной клинике. Наруто знал, что Киба принадлежит к какому-то весьма почтенному, но обедневшему роду, и предполагал, что у него мало шансов завоевать уважение в глазах тестя.
Пара встречалась уже почти три года – достаточно длительный срок, чтобы разобраться в своих чувствах. Помолвка состоялась два месяца назад, и пока о грядущей свадьбе не знал никто, кроме ближайших друзей. Конечно, Хината понимала, что её замужество с «таким» человеком больно ударит по самолюбию отца, но она искренне любила Кибу и не хотела расставаться с ним ради прихотей отвергнутого клана. В конце концов, он же не виноват в том, что родился в семье среднего класса, а значит, и упрекнуть его не в чем.
Наруто как раз думал о предстоящем счастье двух друзей, когда негромкий голос Хинаты ворвался в его мысли и заставил сосредоточиться на её словах:
- Через сорок минут сюда приедет Неджи и… ты ведь понимаешь, чем это может кончиться?
Она как раз наливала из стеклянного графина апельсиновый сок, и Наруто заметил, что руки у неё слегка подрагивают от волнения.
- Конечно. Не переживай, Хината-тян. Я не займу у тебя много времени.
Она виновато улыбнулась и покачала головой, но жест этот, видимо, относился больше к её собственным мыслям, нежели к гостю. Поставив бокал перед Наруто, Хината уселась напротив, ожидая, пока тот соберётся с силами и начнёт разговор.
Всё оказалось до смешного просто. Ему потребовалось только взглянуть ей в глаза, чтобы понять: она давно уяснила, о чём пойдёт речь. А раз так, то…
- И как давно ты знаешь?
Она передёрнула плечами, ничуть не удивившись вопросу.
- Месяц… может, больше. Это важно?
- Нет. Просто тогда… тогда, может, мне и смысла нет рассказывать?
- Почему ты так считаешь? – необычайно мягко спросила Хината, чувствуя, как сострадание буквально захлёстывает её своей волной.
- Ну… время зря потратим. Ты же торопишься?
Хината благодарно улыбнулась, но взгляд её стал твёрдым, как если бы она была врачом, убеждающим пациента принять горькое лекарство.
- Нет, Наруто-кун. Сейчас мы решаем твои проблемы. Ты просто расскажи, конечно, если тебе хочется, чтобы я это услышала, - чуть покраснев, предложила Хьюга.
- Мне… да, хочется. Я… я расскажу тебе, Хината. Я люблю Сакуру-тян.
- Понимаю, – она кивнула головой и ободряюще улыбнулась. – Продолжай.
- Я слишком… слишком поздно понял. Знаешь, это как прозрение. Всегда наступает неожиданно… она сказала, что, если я уже с Ино, то это будет нечестно, потому что она думает, что любит меня, хотя я знаю, это всё неправда. И… ты понимаешь?
Желание выговориться сделало монолог Наруто несвязным, и теперь тот переживал, что Хината не сумеет понять сути рассказа. Ему вдруг стало очень, очень горько, и слёзы ярости клокотали в груди, требуя немедленного выхода. И они находили этот выход – в жестах, торопливых, необдуманных; взглядах; словах…
- Понимаю, понимаю. Рассказывай дальше, - Хината накрыла его ладонь своей, чуть сжав пальцы, не зная, как ещё приободрить друга.
- Ну вот. Сакура очень любит Ино, но я знаю, она бы не огорчилась, если бы мы были вместе. Нам всё равно не ужиться под одной крышей, а так все будут счастливы…
Он шумно вздохнул, чувствуя, как прохладные пальчики Хинаты сжимают его ладонь, и, наконец, посмотрел на неё умоляющим взглядом.
- Что мне делать, Хината-тян?
Она кусала губы, явно боясь, что если откроет рот, обязательно скажет лишнего, и даже немного отстранилась, пытаясь как можно более чётко и деликатно сформулировать мысль.
- Наруто… я… я поняла, что вы с Ино не подходите друг другу. Правильно?
Он утвердительно кивнул.
- И ты хочешь… прекратить эти отношения?
- Да. И она тоже…
- Подожди. Забудь о том, чего хочет Ино. Это твоё счастье, и даже если бы она не захотела развода, её желание не должно влиять на твоё решение. Никто лучше тебя не знает, о чём мечтает твоё сердце.
- Знаю! Знаю, Хината-тян! Но Сакура…
- Что Сакура?
- Захочет ли она быть со мной, если мы расстанемся?
- А вот это уже вопрос, касающийся её счастья, Наруто.
- Но если Сакура-тян… не любит меня?
Хината опустила глаза, чувствуя, что иначе не в силах будет удержать слёзы.
- Тогда… тогда тебе не стоит настаивать. Ведь иначе получится как с Ино. Без любви или хотя бы взаимного уважения отношения не будут приносить радости ни одному из вас. Да и Сакура – такой человек, что, скорее всего, просто уважения ей будет мало.
- То есть… ты хочешь сказать… Хината! – Наруто неожиданно схватил её за локти так, что девушка испуганно вздрогнула. – Посмотри на меня… пожалуйста!
Она с трудом подняла глаза, и столько невыразимой любви, боли, нежности смешалось в её взгляде, что Наруто не в силах был совладать с собой. Он отвернулся, невидящим взором уставился на мерзкую раздавленную бабочку, которая превратилась в размытое чёрное пятно, и неожиданно даже для самого себя проговорил ровным спокойным голосом:
- Значит, у меня нет шансов?
- Не знаю, Наруто-кун. Я не знаю, – слёзы безмолвно катились по бледным щекам, но Хината не стала их вытирать. Вместо этого она приложила все силы к тому, чтобы её голос прозвучал как можно спокойней, и сказала:
- Шанс есть всегда. Возможно, она любит… или полюбит тебя, чуть позже. Главное, что тебе сейчас следует сделать и что зависит только от самого тебя – решить вопрос с Ино.
- Да. Я знаю, Хината-тян. Спасибо.
В воцарившемся молчании было слышно, как тихо тикают часы на камине в гостиной. Наруто вдруг почувствовал ужасную тяжесть, словно весь день провёл за рулём машины и так устал смотреть в одну точку, что глаза просто перестали её различать.
Что ж, по крайней мере, всё решилось. Теперь он знает, как поступить, а дальше…
«Будь что будет».
Незаметно смахнув с глаз злые слёзы, Наруто схватил со стола бокал с нетронутым соком, залпом осушил его до дна и тяжело поднялся. Затем он обогнул барную стойку, неуклюже обнял Хинату за плечи, прошептав невразумительные слова благодарности, и добавил:
- Уже без пятнадцати. Пора.
Они вышли в холл, где всё так же горела абажурная лампа, и Хината помогла ему одеться. У неё были красные глаза, но она отважно улыбалась, и Наруто почувствовал, как внутри медленно разливается горячее чувство признательности.
Он уже открыл рот, чтобы что-то сказать, как по комнате неожиданно прокатилась резкая трель дверного замка.
- Это Неджи, - чуть побелев, ахнула Хината.
Но тотчас улыбнулась, заметив, с какой благодарностью Наруто смотрит в её лицо.
Почему-то ей стало стыдно, и Хината поспешно метнулась к двери. Неджи, как всегда собранный и одетый в дорогой смокинг, улыбнулся, но не успел произнести слов приветствия, так как какой-то высокий светловолосый парень, вдруг появившийся из-за спины Хинаты, бережно обнял её сзади и что-то тихо прошептал на ухо.
Он так и стоял, возмущённо глядя то на сестру, то на беспрецедентного нахала, смеющего так собственнически прижимать её к себе, когда Наруто, улыбнувшись, тепло попрощался с Хинатой, кивнул Неджи и, сбежав по ступенькам, исчез за углом.

Отредактировано Jenny (2010-07-08 00:33:53)